Заклятие Лусии де Реаль (сборник)
Шрифт:
Буффон переводит взгляд на висящий рядом с дверью портрет, и ему ещё больше становится не по себе: в дверном проёме он видит двойника портрета. Можно подумать, что явился натурщик, позировавший художнику двести семьдесят лет тому назад.
И уж окончательно добивает Буффона то обстоятельство, что на улице за весь день не упало и капли дождя, а одежда на этом странном субъекте вся мокрая и грязная, будто его только что вытащили из лужи.
Буффон затравленно осматривается. Отступать некуда. Разве что бежать через окно. Но окно закрыто…
– Подайте мне горячего грога! – выкрикивает неожиданно пришелец с того света громовым голосом, от которого тонко звенят хрустальные подвески старинной люстры. – Я совсем окоченел в этой чёртовой пучине! – заметив дрожащего от страха Буффона, утопленник останавливает на нём свой тяжёлый, неподвижный взгляд единственного глаза, угрожающе поднимает саблю и орёт громче прежнего: – Ну ты, жратва акулья, долго я буду ждать свой грог?!
Буффон явственно ощущает, как у него на голове встают дыбом волосы, а сердце бешено колотится где-то уже в пятках и вот-вот готово выскочить наружу. Собрав остатки сил и решительности, он, как подброшенный пружиной, срывается с кресла, опрокидывает журнальный столик вместе со всеми журналами и с неожиданной для его лет прытью проскальзывает мимо пирата в прихожую. Там он едва не сбивает с ног Микки, который осторожно несёт перед собой большую глиняную кружку с дымящимся грогом. Выскочив из дома, Буффон что есть силы хлопает с перепугу дверью. Дверь закрывается с звуком разорвавшегося снаряда, и во всём доме дребезжат оконные стёкла.
Пират не спеша, покрякивая и отдуваясь, выпивает поданный ему напиток и только после этого, подмигнув мальчишке, с деланым равнодушием спрашивает, кивнув в сторону двери:
– Как я его?
Он явно ожидает похвалы.
– Во! Класс! – Микки поднимает кверху большой палец руки. – Ты, дядюшка Фрэд, пират ещё тот! Я горжусь тобой!
– То-то же! – довольно скалится пират и, хлопнув с размаху по плечу Микки, прибавляет: – Однако и ты молодчина! Недаром рыжую башку на плечах носишь. Хм, такое сообразить… Думаю, мы надолго отбили у этого старого тюфяка желание свататься к молодухам.
Ухватившись за бока, Микки и пират заходятся заразительным смехом. Но едва слышится стук входной двери, как оба тут же умолкают и мгновенно придают своим лицам самые невинные выражения.
В гостиную входит мама Микки Френи Хаттон, хрупкая, похожая на подростка миловидная женщина с большими лучистыми глазами, маленьким детским ртом и незамысловатой мальчишеской причёской из густых светло-каштановых волос.
– Что тут случилось? Почему с таким испугом бежал отсюда месье Буффон? – приступает она с порога к допросу. – Он чуть не сбил меня с ног. А потом ещё крикнул, не оборачиваясь: «Больше ноги моей не будет в этом доме!»
– Ничего не случилось, – сотворив на лице недоуменную мину, пожимает плечами пират и незаметно подмигивает Микки.
– А что тут могло случиться? – удивляется, в свою очередь, мальчишка. – Ничего тут такого не было.
Поставив на стол пакет с покупками, Френи Хаттон сперва осматривает подозрительно сына, затем Фрэда Гальтона. И только теперь обращает внимание на его одежду.
– Это что ещё за маскарад, братец? – удивлённо поднимает она брови. – Что с твоим глазом? Сними ты эту дурацкую повязку! И почему на тебе всё мокрое?
– А-а… – пытается увернуться от расспросов Фрэд Гальтон, но, встретившись с твёрдым взглядом сестры, неохотно объясняет: – Понимаешь… сегодня в Старой Гавани снимали сцены для будущего фильма о пиратах. И я… во время съёмок абордажного боя возьми и свались за борт. Чуть было не утонул. Точно, как когда-то наш предок и мой тёзка. Режиссёр, конечно, отослал меня домой. Но тут оказалось, что куда-то исчез с ключами от фургона с одеждой и реквизитом наш пьяница-костюмер. Что мне оставалось делать? Не идти же домой через весь город в этом облачении. Вот… я и подался к вам. Всё-таки сюда намного ближе. Да и по городу не надо идти. Можно по берегу моря…
– Фрэд, когда ты наконец остепенишься? – терпеливо выслушав брата и глубоко вздохнув, проникновенно произносит Френи. – Тебе ведь больше тридцати уже. У тебя солидное образование, неплохая профессия… Зачем тебе эти кинопробы, киносъёмки, репетиции, переезды? Зачем тебе эти купания в море? Да ещё в октябре? Ей-богу, как мальчишка! Выдрать тебя некому…
– Дорогая сестрица! – встав в театральную позу, выспренно восклицает Фрэд. – Неужели ты не понимаешь, что я пленён музой кино? И она, негодница, ни за что не хочет отпускать меня из своего плена.
– Про дядюшку уже в киножурнале писали. Я сам читал, – приходит на помощь Фрэду племянник.
– Хоть бы ты помолчал, горе луковое! Тоже мне… защитник нашёлся. Таким же, как и твой дядюшка, оболтусом растёшь, – безнадёжно машет рукой Френи. Малость успокоившись, раздумчиво произносит: – И всё-таки… что так могло напугать месье Буффона?
Дядя и племянник переглядываются и пожимают плечами.
– Может, дядина са-абля, – неуверенно тянет Микки. – Или пистолет…
– Да! – спохватывается вдруг Фрэд. – А главное-то я забыл! Есть хорошая новость, ребята. Я подписал контракт на новую, теперь уже большую роль с приличным, очень даже приличным, гонораром. А это означает, что ваш долг Буффону оплачен. И теперь ты, Френи, можешь спокойно гнать отсюда в шею всех этих престарелых женишков, – помолчав и дав тем самым возможность сестре и племяннику переварить услышанное, Фрэд в заключение веско роняет: – А ты говоришь: кино! Вот тебе и кино!
Везунчик Лакуна
Впервые Рико Лакуну назвали Везунчиком тридцать пять лет тому назад, когда ему, восемнадцатилетнему начинающему контрабандисту, впервые вышедшему с двумя ещё более молодыми помощниками на самостоятельный промысел, удалось на моторном боте «Фортуна», битком набитом канистрами с контрабандным спиртом, проскочить под самым носом пограничного сторожевика. И не где-нибудь, а в узком и опасном своими рифами проливе Боскет, по которому и днём не каждый рискнёт ходить.
И все эти тридцать пять лет Лакуна с завидным постоянством оправдывал данное ему в юности прозвище, которое давно стало его другим именем и под которым его знают на всём побережье Потосского моря от Мориона до далёкого Зурбагана. За эти годы ему пришлось сменить три судна, которые по традиции назывались, как и бот, «Фортуна». Но менял Лакуна свои посудины не потому, что их топили пограничники или конфисковывали таможенники. Все три пришлось бросить по причине их изношенности. Сейчас Лакуна плавает на четвёртой своей «Фортуне» – быстроходной парусно-моторной марсельной шхуне.