Заклятие Лусии де Реаль (сборник)
Шрифт:
Какой-то дотошный мужчина, посмотрев на извивающегося на полу странного посетителя выставки, а затем на картину, удивлённо воскликнул:
– Люди добрые! Так это же насильник! Посмотрите-ка на него получше!
– А ведь и в самом деле! – сказала одна из женщин и без дальних слов огрела упавшего своим зонтом. – Ах ты изверг проклятый! Пришёл полюбоваться своей работой?
От расправы толпы горбуна спасли смотритель зала и дежуривший у входа полицейский, которые прибежали на поднятый зрителями шум. Полицейский, разобравшись, что к чему, тут же надел на всякий случай на мужчину наручники и связался по рации с полицейским управлением.
Когда прибывшему через несколько минут на выставку инспектору полиции Габриелю Кейсу, невысокому плотному мужчине с большой головой, круглыми с поволокой глазами навыкате и похожим на баклажан носом, который два месяца безуспешно разыскивал убийцу Лины Робер, указали на картину и на лежащего под нею на полу скрюченного мужчину в наручниках, тот не сразу поверил своим глазам. Подумал, что имеет дело со случайным совпадением. Но прибывший с инспектором врач сделал виновнику происшествия успокоительный укол, и тот, не успев ещё как следует прийти в себя, начал истерично выкрикивать:
– Почему я не видел его? Где он прятался, этот проклятый художник? Я не мог не заметить его! Не иначе как эту картину малевал сам дьявол! Человека я бы увидел! Непременно увидел бы! Не-ет, это был не человек! Это мог быть только дьявол! Защитите меня от него! Арестуйте меня поскорее! Отправьте немедленно в тюрьму!
– За этим дело не станет, – без тени иронии пообещал ему инспектор.
Горбун тут же, при свидетелях, сознался, что это он убил девочку, и не переставал удивляться и даже возмущаться, почему, зная, что преступление совершил он, его до сих пор не арестовали.
Не меньше горбуна был удивлён и озадачен инспектор Кейс. Оправившись от первого потрясения и сопоставив факты, он пришёл к выводу, что автор картины, вне всякого сомнения, каким-то образом причастен к этому преступлению. А после того, как преступник во всеуслышание признал свою вину, инспектор окончательно укрепился в своём предположении.
Поэтому неудивительно, что не прошло и часа, как автор заварившей всю эту кутерьму картины Ричи Аксель находился в кабинете инспектора Габриеля Кейса. Это был худощавый брюнет среднего роста, лет сорока пяти, со спокойными серыми глазами, которые привычно внимательно всматривались в окружающий мир из-под строго сведённых на переносице бровей, сухими, плотно сжатыми губами и небольшой, едва тронутой сединой бородкой. Его голову покрывал традиционный в среде художников берет, который он редко когда снимал – даже дома.
Старавшийся казаться спокойным инспектор Кейс попытался без излишних околичностей взять быка за рога.
– Господин Аксель, как давно вы знакомы с убийцей Лины Робер Черри Хинтом? – с места в карьер спросил он художника, едва в протокол допроса были внесены все необходимые в таких случаях данные, касающиеся задержанного.
– Слава богу, среди моих знакомых нет убийц, – спокойно ответил Аксель, внимательно рассматривая свои лежащие на коленях руки. После небольшой паузы продолжил: – И давайте без околичностей. Не лучше ли сразу перейти к серьёзному разговору? Я так понимаю, что вы меня подозреваете. Если не в убийстве, то в пособничестве убийце наверняка. Я прав?
– Вы не так уж далеки от истины. С небольшой поправкой, – наследуя тон художника, подчёркнуто спокойно произнёс Кейс. – Есть ещё один вид преступления: знать о преступлении, а тем более преступника, и не сообщить об этом куда следует. То есть нам, полиции. К вашему сведению, такое преступление тоже наказуемо. И даже очень наказуемо. Мне жаль, господин живописец, но вы оказались в весьма щекотливом положении. Вы можете не отвечать вовсе. У вас есть такое право. Можете отвечать в присутствии адвоката. И такое право у вас есть. Но я бы посоветовал вам не тянуть кота за хвост, а выложить всё как на духу. И желательно сейчас. Это в ваших интересах. Так что, будем рассказывать?
Против ожидания инспектора его речь не произвела на художника ожидаемого впечатления. Тот и дальше продолжал оставаться спокойным, как будто разговор шёл всего лишь о переходе через улицу в неположенном месте. Кейса такое поведение «гостя» насторожило. «С этим типом придётся повозиться», – удручённо подумал он. И, что с ним редко случалось, вновь ошибся.
– Конечно, буду рассказывать! – с готовностью ответил Ричи Аксель. – Не вижу причины молчать. И адвокат мне ни к чему. Прямо сейчас обо всём и расскажу. Как лучше: в общих чертах или поподробнее?
– Хорошо бы поподробнее, – сказал инспектор, ставя на стол перед художником диктофон. – Времени у нас достаточно.
– С чего же начать?.. – задумался на секунду Аксель.
– Начните с начала, – посоветовал Габриель Кейс.
– Разумеется… – согласился художник и, собравшись с мыслями, приступил к своему рассказу: – Значит, так… Об убийстве, хотя оно и произошло в соседнем доме, я узнал только к вечеру, из газеты. Жена была в отъезде, гостила в Донго у своих родственников, а я, случается, не выхожу из дома по целым дням. Работа, знаете ли, такая, затворническая. Новость эта потрясла меня до основания. Почему? – спросите вы. Отвечу… И начну с того, что эта девочка, как вам известно, жила по соседству со мной, и я был даже немного знаком с нею: случалось, она приходила к нам. Вернее, к моей дочке. У меня ведь тоже есть дочка. И почти такого же возраста, как Лина. И вот, прочитав об этой трагедии, я вдруг подумал, что на месте Лины вполне могла бы оказаться моя Люси. Моя единственная дочь… Мысль о том, что жертвой какого-то маньяка могла стать моя любимая девочка, настолько потрясла меня и так прочно засела в моей голове, что ни о чём другом в тот вечер я думать уже не мог. Избавиться от этой мысли не было никакой возможности. Что бы я ни делал, она неотступно меня преследовала. Это начинало превращаться в манию. И так продолжалось весь вечер. И даже когда я лёг спать, эта мысль не оставляла меня ни на минуту. Она буквально сверлила мне мозги. О сне и речи не могло быть. Я понял, что это надолго и что избавиться от преследующего меня видения я смогу лишь после того, как напишу на эту тему картину. Только приняв такое решение, я смог кое-как уснуть.
Думаю, вам знакомо состояние, когда в голову влезет какая-нибудь мысль, фраза, а то и просто слово, порой ничего не значащие, но тем не менее вы без конца их повторяете и повторяете и даже начинаете раздражаться, а они никак не выходят из головы. Они постоянно вертятся в вашем мозгу и на вашем языке. И только после того, как вы зафиксируете эту мысль или фразу, то есть запишите её на бумаге, вы тут же избавляетесь от неё. Приблизительно то же самое сталось со мной, после того как я узнал о смерти Лины Робер. Словом, мне ничего не оставалось, как приступить к работе над известной уже вам картиной.
Начал я с того, что утром следующего дня, взяв с собой альбом, карандаши и краски, поспешил в морг, где находился труп несчастной девочки. Там мне позволили сделать акварельный этюд её головы и одежды. И надо сказать, что сделано это было как нельзя вовремя: к полудню тело забрали домой, а на следующий день Лину похоронили.
В тот же день, под вечер, когда, по определению врача, случилось несчастье, я залез на чердак, где всё это произошло, и принялся за зарисовку места преступления. На это у меня ушло два сеанса. То есть два дня.