Заклятие параноика, Кинг Стивен

Заклятие параноика

Кинг Стивен

Нет больше Ни выхода и ни входа. Дверь, что окрашена белым, хлопала — ветром било. Все хлеще и хлеще. Кто-то стоит на пороге в черном плаще, горло его согрето тонкою сигаретой. Зря только время тратит его приметы в моем дневничке. В тетради. Выстроились адресаты змеею. Криво. Рыжею кровью красит их лица свет от ближнего бара. Свет продолжает литься… Нет больше ни

выдоха и ни вдоха. Если я сдохну, если я скроюсь из виду, если я больше не выйду, мой ангел — а может, черт отправит мой дневничок в Лэнгли, что в штате Виргиния. Стены пропахли джином, свет пролился потоком, ветры его сотрясали… БЫЛО — пятьсот адресатов по пятистам аптекам. Были блики да блоки. Было — пятьсот блокнотов… В черном. Готов. Глуп. И огонек — у губ. Город — в огне… Страх потечет реками. Кто там стоит у рекламы, думает обо мне? Долго. Мучительно долго. В комнатах дальних-дальних? люди меня воспомнят. Воспой мне о жарком дыханье смерти в звонках телефона, о телефонной сумятице, о проводной смуте… Видишь, как просто? Там — одинокий кабак на перекрестке. Там, чередою столетий, в мужском туалете хрипит запоротый рок, и в руки — из рук в круг ползет вороненая пушка, и каждая пуля-пешка носит мое имя. Ты говорил с ними? Их накололи. Им не сыскать мое имя в чреде некрологов. В их головах — муть, им не найти мою мать, она скончалась. Стены от крика качались. Кто собирал пробы, точно с чешуйчатых гадов, с моих петляющих взглядов, со снов моих перекосных, со слез моих перекрестных? Свет невозможно убрать… А среди них — мой брат. Может, я говорил? Что-то не помню… Брат мой все просит заполнить бумаги его жены. Она — издалека, начало ее дороги где-то в России… Вы еще живы? Вас ни о чем не просили! Слушай меня, это важно, прошу, услышь… Ливень падает свыше, с высоких крыш. Капли — колючее крошево, серое кружево. Черные вороны сжали ручки зонтов черных. Болтают… слушай, о чем они? Пялятся на часы. В воде дороги чисты. Долго лило — острые струи мелькали. Когда завершится ливень, останутся лишь глаза как монетки мелкие. Останется ложь. Подумай — стоит стараться? Вороны — черные. Вороны эти ученые у ФБР на службе. Вороны — иностранцы, все это очень сложно. Лица манили, но я обманул их я из автобуса выпрыгнул. Один. На ходу. Без денег. Там, среди дымных выхлопов, таксист-бездельник поверх газеты измятой прошил меня взглядом, глянул — словно сглодал. Я — ошалевший, измотанный. Кану, как камень. Сверху — соседка. Ушлая старая стерва, седина — на пробор… Ее электроприбор жрет свет моей лампы, мне уже трудно писать. Мне подарили пса: пятнистые лапы да радиопередатчик, вживленный в нос. Мистика. Прямо с моста я столкнул пса вниз на двадцать шесть пролетов… Вот, написал про это. (Ну-ка, назад, проклятый! Живо — назад! Я видел высоких людей гляди, больше не будет проколов.) В закусочной пол пел старые блюзы-хиты. Официантка — хитра: твердит, что бифштекс солили. Да мне ли не знать стрихнина! Горький тропический запах не заглушить горчицей, по-притуши-ка запал, стоит ли горячиться? От горизонта, от гор ночью пришел огонь. Видишь, как дым — нимбом сереет в небе? Ночью все мысли смяты, то ли это! Кто-то безликий — смутный по трубам отстойника столько плыл к моему туалету… Слушал мои разговоры сквозь тонкие стены стены вращали ушами, стены дышали, стены давили стоны. Видишь — следы рук фаянс испачкали белый? Время стянулось в круг, все это вправду было… День переходит в вечер, красным горит по сгибу: Мне позвонят — я уже не отвечу. Не телефон — гибель! Бог посылал грозы люди швыряли грязью. Грязью залили землю, больше — ни солнца ни зелени, лишь крики боли. Они научились врываться, у них — винтовки да рации. У них — ни заминки в речи, им объясняют врачи, как будет эффектнее трахаться. Прикинь, как сладко: в лекарствах у них — кислотка, в лечебных свечках — «снежок». Кто там, с ножом, рвется — прогнать солнце? Пусть только сунется! Дорога моя — все уже, дела — не в лад. Я облекаюсь в лед, не помню — я говорил уже? Лед ослепляет подлые инфраскопы, слежка выходит за скобки… Вот — наклонилось к закату индейское лето. Произношу заклятья, ношу амулеты. Золою засыпаны залы. Вы полагаете — взяли? К черту! Я ж вас прикончу в секунду. Я ж вас попалю за черту четко! Любовь моя, будешь кофе? …Небо — как кафель, моя усмешка — как грим… Нет у меня в ходу ни имени, ни выхода и ни входа. Кто-то стоит, согретый горечью сигареты. Не помню — я говорил?

Комментарии: