Заключенный на воле
Шрифт:
Бетак перенес внимание на пленника.
— Вы останетесь здесь. В подвале. Я буду задавать вам вопросы. И вы мне ответите. Можете не сомневаться. Если вы шпион, вы предали своих братьев и сестер. Нет такого слова, какое подошло бы вам в полной мере. За такое преступление может быть лишь одно наказание.
Пленник застонал. До этого момента он молчал, и теперь в его стоне звучало стенание и мольба человека настолько испуганного, что даже надежда казалась ему ловушкой. Пленник рухнул на колени. Это его движение застало Сула врасплох. Они оба пошатнулись и стукнулись об стену. Едва не уткнувшись лицом в Сула, пленник что-то замычал.
Сул
Лэннет перехватил вскинутую руку Сула. Но Сул обратил на это не больше внимания, чем на поднявшийся в комнате шум. Он попытался заколоть пленника. Джарка бросился на помощь Лэннету. Вдвоем им удалось оттащить Сула и удерживать его до тех пор, пока он не взял себя в руки.
Когда переполох улегся, один из людей в маске дернул Бетака за рукав.
— Вы сказали, что может быть лишь одно наказание. Вам не кажется, что это уже крайность?
Лэннет фыркнул и двинулся прочь, мимо Джарки и безвольно застывшего Сула.
— Вас никто не отпускал! — прикрикнул на него Бетак.
Лэннет резко развернулся.
— А почему, собственно? Я свое дело сделал. Вы получили своего шпиона. Я ухожу, потому что мне стыдно здесь оставаться. Я поймал его и передал людям, которые не желают расхлебывать ими же заваренную кашу, которые знают, что они должны делать, но не хотят этого делать.
Капитан угрожающе шагнул в сторону троицы в масках. Те вжались в спинки стульев.
— Вы желаете вести славную борьбу? Ну так узнайте то, что уже знает Джарка и его друзья! У любого, кто попытается сокрушить эту власть, руки будут в крови. А вы надеетесь, что такие люди, как мы, позволят вам самим остаться чистенькими. Тьма вас побери!
— Мы сделаем то, что должны сделать, — сказал Бетак. — Во имя всех наших товарищей-хайренцев, во имя Взыскующего, обещавшего, что любой, последовавший этим путем, обретет свою истинную суть. Вы ничего о нас не знаете. Наше оружие — наша вера. Вы это поймете.
Лэннет хмыкнул и развернулся, чтобы уйти, но Бетак снова остановил его.
— Кстати, что касается надлежащих процедур, — кто-нибудь обыскал пленного?
Лэннет покачал головой.
— Не думаю. Мы только забрали у него оружие.
— Я обыскал его вещи там, в лагере, — хрипло произнес Сул. — Это я за все отвечаю. За все это.
Коротко взглянув на остальных, Сул положил меч на пустующий стул и подошел к пленнику. Тот принялся отчаянно извиваться. Мгновение спустя Сул, держась неестественно прямо, отступил от него. Голова и плечи повстанца поникли — он словно пытался защититься от чего-то. Когда Сул повернулся к остальным присутствующим, оказалось, что он держит в руках небольшую прямоугольную коробочку. Сул смотрел на нее, как на ядовитую змею.
Бетак застонал.
— Коммуникатор. Коммуникатор Помощников.
Никто не успел шелохнуться. Сул отшвырнул коммуникатор прочь, подхватил свой меч и с силой вонзил его в грудь пленнику.
Пленник задохнулся, словно от сильного изумления. Когда Сул рванул меч на себя, на лице пленника появилось хмурое, почти забавное раздражение. Он взглянул на Сула, и Сул закричал. Выронив меч, он подхватил человека, которого только что казнил, и осторожно опустил его на пол. Упав на колени рядом со своей жертвой, Сул одной рукой поддерживал голову умирающего, а другой закрыл
Глава 15
Рана была очень опасна и выглядела отвратительно. Нэн Бахальт изучала голограмму пробитого черепа пациента и одновременно переодевалась в одежду хирурга. Раздевшись в туалетной комнате, женщина продолжала изучать снимок, время от времени подправляя настройку и рассматривая его в разных ракурсах. Нэн машинально взяла с полки запечатанный пакет. В пакете находились удобные оранжево-красные брюки и куртка, пропитанные антибактериальным раствором. Все хирургические операции выполнял лишь старший медперсонал, а это, в свою очередь, требовало старших цветов Люмина. Многие возражали против этих ярких оттенков, утверждая, что они возбуждают нервную систему, а не успокаивают ее. Нэн же они оскорбляли. Люмин отказывался открыто признать ее мастерство врача, потому что на нее была наложена епитимья — возможно, пожизненная. Ей запрещено было носить любые оттенки красного, желтого и оранжевого. Нэн приходилось одеваться в полагающиеся подчиненным сине-зеленые цвета — иначе ее ожидало бы крупное дисциплинарное взыскание. Но все же во всех серьезных случаях вызывали Нэн, и тогда ей приходилось одеваться соответствующим образом. Это лицемерие раздражало молодую женщину сильнее прямого остракизма и всех ограничений, которым она подвергалась с момента высылки с Паро.
Паро. Лэннет. Они сказали, что он бежал из односторонней камеры. Куда он мог отправиться?
Неужели это и есть ее жизнь? Слуга тирана, представитель религии, которая лишила ее всякой веры…
А вдруг он погиб? Вдруг это единственный для всех них способ бегства?..
Нэн поймала себя на том, что думает о Дилайт, малышке, жившей при миссии Люмина на Паро. Очаровательная маленькая девочка часто вспоминалась Нэн, и воспоминания эти были горьковато-сладкими. Припомнив, какие теплые отношения сложились между Лэннетом и малышкой, Нэн невольно улыбнулась.
Потом женщина сделала глубокий вдох и медленный выдох. Словно по контрасту, ей вспомнился диктат ее ангела мести, ее дяди. «Наиболее полное поражение — это капитуляция». Нет, этого от Нэн Бахальт не дождется ни он и никто другой!
Нэн отвлеклась от голограммы ровно настолько, чтобы завязать ремешки на щиколотках, потом продолжила изучение снимка.
Пострадавший — молодой мужчина. Нонк.
В любой другой культуре человек, замешанный в антиправительственном заговоре, считался бы мятежником. Но на Хайре советник Уллас объявил, что мятеж не только невозможен, но и невообразим. Помощники вышли из этого затруднения, взяв в обыкновение называть мятежников и прочих нелояльных граждан нонконформистами. Естественно, вскоре это слово сократилось до «нонка».
Нэн презирала это выражение. В нем не было ни достоинства, ни точности. Она отказывалась употреблять это слово и продолжала говорить «мятежники». Такое поведение лишь убеждало начальство Нэн в ее неисправимости.
Женщина взглянула на голограмму и снова подумала о Лэннете. Подбородок у пациента упрямо выдавался вперед, но не так, как у Лэннета. («Упорный. Лэннет упорен, а вовсе не упрям. Может, он слишком крепко держится за свои убеждения, но это упрямством не назовешь».) И глаза у пациента посажены ближе. И у Лэннета они были другого оттенка. Синие. Необыкновенные, постоянно изменяющиеся синие глаза — в одно мгновение льдистые и хрупкие, а в следующее — уже огненно-яркие и пылкие. И скулы…