Закон абордажа
Шрифт:
— Ох, ну что с тобой делать, брат Йунус? — пожал плечами Ларс. — Слышал я про людей, что зубами стволы аркебузные на потеху народу в балаганах перекусывали да цепи рвали, какие и слону не одолеть. Только вот скажу про то, что сам видел. Когда я еще кузнецом в Аронже был, поймали у нас одного шевалье, который девушек молоденьких насиловал и убивал. А по таким злодействам полагались не только смерть позорная, но и лишение дворянства. Ну, само собой, помост, лошадки там, палач, чтобы жилы надрезать да рвать побыстрее. Полагалось еще в костер его герб и все грамоты дворянские швырнуть, и клинок его сломать над головой перед казнью, а железка
Ларс вздохнул, потер изуродованный лоб.
— Потому как еще с древности идет, чтобы кузнецу да пахарю, да прочим честным работникам дела палаческого не касаться… Мне бы, дураку, упереться да вот… Ну так чего, будешь кортик делать? Сделаю честь по чести — сам понимаешь, тут с этим строго: «Святой Джио не мошенничает!»
— Знаешь, дружище, оставь себе — вместе с эфесом, — вдруг буркнул Йунус.
Сидя в кабачке «Свинья и апельсин» — не самом худшем заведении Давенхафена — и поглаживая сидевшую на коленях прелестницу Хану (а может — Хэлен) чинно хваставшуюся, что она не простая потаскуха, а дочь самого настоящего ратмана, и что свои марки она отработает честно, Йунус размышлял об услышанном.
Нет, он не усомнился в своем реисе. Наоборот, он думал, что, идя с этим человеком, может быть, удастся достигнуть тех высот, о которых даже и помыслить сейчас страшно.
Глава 9
Вечером двери особняка Оскара ок Л'лири вновь распахнулись перед капитаном.
К восьми часам перед домом выстроилась целая очередь экипажей прибывших гостей. Домналл прошел к столу, где уже стояла огромная хрустальная чаша с глинтвейном. Зачерпнув литым серебряным ковшом с гербом Эгерии, наверняка каким-то пиратским трофеем, он наполнил бокал синеватого генуситийского стекла и сделал неторопливый глоток.
Горячий глинтвейн, терпкий и пряный, напомнил командору детство, зимние праздники — Самхайн, или новолетье, когда они с отцом торопились по заснеженным улицам родного городка домой, где у украшенного ветвями ели очага их ждало приготовленное мамой и бабушкой горячее вино, для которого не жалели дорогих пряностей.
Эти воспоминания были особо приятны и особенно горчили — ибо напоминали о самом невозвратном. Поэтому Домналл прогнал их и заставил себя сосредоточиться на происходящем.
Наместник прислал ливрейного лакея, сказав, что примет офицера позже или пригласит на званый вечер, но пока пусть командор обождет.
В ожидании он устроился на уголке дивана.
Бригитт появилась в сопровождении новой горничной, шурша юбками. На ней было яблочно-зеленое чесучовое платье с драконами и удивительными рыбами — хэйянский шелк.
— Бригитт, — капитан, наконец, повернулся, осторожно взял ее за локоть, мягко потянул за собой, — позвольте мне сказать вам несколько слов наедине.
Он
Молодой человек решился.
— Бригитт!
Она обернулась и остановилась, недоумевающе глядя на командора.
— Я хотел обсудить с вами нечто очень важное…
— Я слушаю вас, милорд.
— Как бы вы отнеслись к тому, если бы я пригласил вас на завтра к себе на обед?
Девушка пожала плечами:
— Пригласите, но ведь есть еще и мой отец. Я бы не хотела огорчать вас, потому что он может не позволить мне пойти в гости к стороннему мужчине, не являющемуся моим помолвленным женихом…
— А разве вам уже не семнадцать?
Бригитт посмотрела в его блестящие от волнения глаза.
— Что с вами, милорд Домналл! Вы… в своем уме?
— Что со мной? — Командор нервно усмехнулся. — В своем ли я уме? Если чувства, испытываемые мной…
— Милорд, — оборвала его Бригитт, — я вижу, что вас мучают какие-то непонятные мысли. При чем тут мой возраст?
— Да, верно, все верно… Простите, леди…
Откланявшись, он ушел прочь, унося в груди горечь и волнение.
На душе у Бригитт тоже было неспокойно. Ей и в самом деле было уже семнадцать, точнее, уже девятнадцать (целых девятнадцать!).
И она понимала, прекрасно понимала, что происходит с Домналлом, но от сознания того, что в нее страстно влюблен этот блестящий офицер, можно сказать, без пяти минут адмирал, и даже того, что и она к нему неравнодушна, на нее нападала легкая растерянность. Юная ок Л'лири догадывалась, что если между нею и Домналлом что-то произойдет, то это очень удивит и огорчит отца. А она слишком любила его, чтобы думать о чем-то подобном спокойно. Ей не хотелось быть неблагодарной дочерью, а именно так оценивала она свою влюбленность — пусть и самую невинную — в милорда ок Ринна. Да как вообще можно благовоспитанной и благородной девице помыслить о том, чтобы нарушить волю отца?!
Много, много лет назад, когда она была маленькой девочкой, старая няня рассказывала ей истории о прекрасных принцессах, запертых в башнях своими злобными мачехами. В каждой из тех историй появлялся юный благородный герой, храбростью и отвагой проникавший в башню и спасавший принцессу. Видимо поэтому принцессы никогда не теряли присутствия духа, зная, что рано или поздно придет верный рыцарь, и тогда все будет хорошо.
Конечно, она не была принцессой, ничего подобного… Ее отец всего лишь барон.
Обуреваемая этими мыслями, Бригитт вошла в парк.
Домналла вывел из раздумий голос мажордома — тот появился в дверях и, повысив голос, торжественно объявил:
— Уважаемые леди и лорды, прошу в столовую, обед будет сию минуту подан.
Гости начали допивать вино и продвигаться к дверям, ведущим в столовую. Последовал за ними и командор, даже слегка толкнув управляющего канцелярией — пожилого толстяка, разодетого в красный бархат с кружевными оборками.
Обед был подан на славу — устрицы с лимоном, суп из омаров с пряностями, молодой нежный тунец и креветки, телятина в вине и каплун с трюфелями. Холодные закуски представляли паштет из перепелов, спаржу и недавнее арбоннское нововведение — «золотое яблоко» в сметане — этот занятный овощ, прежде выращивавшийся аборигенами северного материка, красный и кисловатый, пришелся по вкусу сеговезским придворным гурманам.