Закон абордажа
Шрифт:
Сознание мгновенной вспышкой вернулось к Ар-Рагиру. Он затряс головой, пытаясь сбросить остатки наваждения, обрывки чужих нечеловеческих мыслей. Краем глаза различил в предрассветных сумерках, что на площадке стало еще просторнее. Но ему было не до каких-то исчезнувших язычников.
И тут он снова ощутил прикосновения чужой силы к его разуму. То ли она почуяла его попытки творить волшебство, то ли просто решила, что он станет его следующей добычей…
И тогда он решился на то, от чего дружно предостерегали все учителя и писания самых зловещих культов…
— О ТЫ, Неуспокоенный, — всплыли из глубин памяти
Закончив молитву — клятву верности — Фаргид тут же ощутил, что тяжесть, давившая на виски, исчезла. На душе стало тихо и спокойно, как после отпущения грехов на великий праздник Покаяния. Ар-Рагир откуда-то узнал, что все будет в порядке, он будет спасен, и ему не суждено сгинуть на этой зловещей скале…
Он забылся тяжелым сном.
Но быстро пробудился, как будто кто-то позвал его по имени.
Ар-Рагир встал, глянул и поначалу даже не поверил глазам своим.
На горизонте маячил парус. Корабль двигался со стороны открытого моря. Это явно не была дхоу, доставлявшая осужденных — под страхом казни капитану было запрещено возвращаться, да он и сам не захотел бы сделать этого. Ветер быстро подгонял корабль, и уже вскоре стало видно, что это небольшой мореходный дармун с косыми парусами, сейчас наполовину спущенными и обвисшими.
Первым побуждением чародея было разбудить товарищей по несчастью.
Но, оставив все сомнения и отринув жалость, он перешагнул через спящих (никто даже не пошевелился), спустился к воде и вошел в нее.
До корабля было далеко. Фаргид, изрядно ослабевший, усомнился в том, что сумеет доплыть до судна. Однако ж поплыл. И словно бы нечто влило в него новые силы, заставив забыть о сводившем живот голоде и усталости.
Когда Ар-Рагир оказался под самым бортом, волна подхватила чародея и услужливо поднесла к канату, свисавшему с борта прямо в воду…
И история мира изменила свое течение в миг, когда, кое-как перебирая руками и ногами, он вылез на палубу… Не загремел гром и не потемнели небеса — лишь далеко на севере, за мрачными стенами никому не известного аббатства в глубине шлифованного камня блеснула еле заметная искра…
Глава 3
Как
Представитель этой самой горсточки, Эохайд Эомар, среди товарищей по ремеслу более известный под прозвищем Счастливчик, командир шлюпа «Отважный», в данный момент направлялся в таверну. И в самом деле, где бы еще проводить пирату время, проматывая награбленное, как не в таверне?
Правда, на пирата он не слишком подходил. Самое обычное лицо хойделльца — голубые глаза под копной чуть рыжеватых волос, ровные черты лица, которые не особо портил даже сломанный — след кабацких драк — нос и шрам на подбородке. Да и висевшая на перевязи эгерийская шпага не была любимым оружием корсаров.
Тем не менее, Эохайд Счастливчик был именно пиратом, и не из последних — о чем свидетельствовала награда за его голову в пять тысяч риэлей, назначенная эгерийцами, и три тысячи леореннов, установленная министерством колоний Арбонна.
А в таверну он шел не проматывать деньги, а зарабатывать. Пиратство — занятие, конечно, выгодное, но выгода эта неровная да переменчивая. И случается даже пирату, как бы ни был он удачлив, сидеть на мели.
Вокруг кипела обычная портовая жизнь: сновали торговцы, приказчики, прошествовал королевский патруль, из таверн, окна которых выходили прямо на набережную, доносились звуки умеренного утреннего сквернословия. Морские волки, завсегдатаи питейных заведений, еще не успели нагрузиться как следует и пока лишь вяло переругивались.
Впрочем, в «Луне и устрице» было тихо и благопристойно.
Здесь не случалось ни разу поножовщины или стрельбы, и не плясали ночами под стук барабанов голые негритянки.
Таверна эта была не самой большой и не самой роскошной в городе.
В иных тавернах имелась мебель красного дерева, а занавеси — из священных церковных облачений. Были кабаки, где кушанья подавали на золотой посуде, а вино и ром — в кубках, украшенных жемчугом и бирюзой.
Но серьезные дела, серьезные люди и большие деньги, как известно, любят тишину. Или, как говорят амальфийцы — «Мышь надо ловить молча».
Поэтому именно в этом тихом месте пиратские капитаны договаривались о совместных рейдах, заключали консорты, выясняли, какой товар нужен кому-то из «своих» торговцев, чтобы поохотиться именно на него. Тут можно было занять денег под долю в будущей добыче, или договориться о сопровождении ценного груза (брались и за такое), или, наоборот — об охоте за контрабандистами…
Разные вопросы обсуждались за стенами «Луны и устрицы», и многие тайны прояснились бы, имей эти стены уши.
Но ее хозяин — старый Самт, одноглазый и хромой квартирмейстер знаменитого Талифа, умел хранить чужие тайны.
Чужому человеку, случайно сюда забредшему, вежливо, но настойчиво указывали на дверь. Шпиону… До мутной быстрой речушки, уносящейся в Изумрудное море, с заднего двора «Устрицы» было рукой подать…
Счастливчик прошел к свободному столу и сел на табурет.
Заказал бутылку вина.
Пока сам хозяин нес хмельное, Эохайд окинул взглядом таверну. Время приближалось к полудню, и в этот час посетителей было немного.
Когда бутылка вина оказалась на столе, капитан откупорил ее и налил вино в глиняную кружку.