Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)
Шрифт:
Кулаки взлетали к небу, мужчины хлопали друг друга по плечам, женщины рыдали, закрывая лица, и благочестие быстро сменилось голодным звучным хором:
– Васса! Васса! Васса!
Бывали времена, когда его присутствие могло зажечь в толпе столь же буйный ритм. Повсюду на Земле. Он ещё слышал эти крики, и они всё ещё рождали жжение в яйцах. Он так любил быть звездой. Он жил ради этого.
Похоже, она не любила.
Несколько голосов - слабых, разрозненных - не присоединились к хору. Они несли иное послание.
– Где был Хрил, когда убивали мою дочку? Где был Хрил,
– Разрозненные голоса усиливались, сливались, росли в числе. Пение Васса, Васса, Васса уже заглушалось контрапунктом: - Где был Хрил? Где был Хрил? Где был Хрил?
И вот люди начали толкаться, взлетели кулаки, образовались очаги драк, стражники выходили из строя, распихивая толпу ружьями, будто баграми.
Поборница не подняла головы.
Она стряхнула труп на стражников, пошатнувшихся от неожиданной мертвой тяжести. Подошла к фонтану и опустила лицо в холодную струю; стерла сухую кровь со щек и лба, ногтями вычесала из волос, и вода окрасилась соломенно-бурым, переливаясь через мраморные края в гранитную цистерну.
Он следил, как она ходит меж раненых и мертвых. Преклоняя колени, касаясь чьего-то лба или руки. Можно было понять, что крики и славословия она услышала; но проявлялось это лишь в том, как близко она склонялась, чтобы произнести на ухо тихие слова. Там, где она проходила, свет загорался в пустых глазах, прекращались мучительные корчи, тупое потрясение сменялось чистой печалью слез...
В его видении... явление Поборницы...
Латы, словно манекен из перекрывающихся зеркал. Из тени улицы на площадь, тяжелый двуручный моргенштерн небрежно вскинут на плечо. Отблески пожара пляшут на фасадах. Трое его мчатся по мостовой навстречу, залитые кровью лучших солдат Дома. Поборница шагает навстречу его множеству, небрежно снимает шлем, встряхивая волосы. На лице нет гнева. Нет страха. Лишь далекая, отстраненная печаль.
Васса Хрилгет, прозвали ее.
Он отлично понимал, почему -
Она чуть отошла от сортировочной площадки, переговорила с парой стражников. Один кивнул и побежал прочь. Второй почтительно встал сзади, пока она отстегивала окровавленные наплечники и кирасу, отдавая части доспехов ему в руки.
Теплый вес автомата оттягивал ремень ниже спины. Он мог бы это сделать. Прямо сейчас. Такой шум, что его могут даже не услышать.
Поддевка была порвана на плечах и у ребер, темна от крови; когда она обернулась изучить повреждения на латах, клочья разошлись и он мельком увидел белую округлость груди, в алых полосках. Розовые келоидные рубцы усеивали плоть рядом. Рисунок совпадал с дырками на кирасе: похоже, крупная дробь. Он помнил, как во сне вырывал эти смешные стволы из рук погибших стражников.
Полчаса спустя никто и не догадается, что она была ранена.
Он кивнул себе: нет смысла в кучности, пока пули не угодят в позвоночник. Исцеление Хрила ни хрена не поможет, если повреждена центральная нервная система. Как он познал на горьком опыте.
Выстрел в голову - вот самое милосердное, что он может себе позволить.
В его видении - и это подтвердили темные брызги крови, стертые ею с лица и волос - она сражалась без шлема. Напрашиваясь на тяжелую черепно-мозговую травму. Молила о ней. Дерзость. Или желание смерти. Или еще что-то, чего он даже представить не может.
Он гадал, скажет ли она, если спросить.
Стоял и наблюдал, ощущая металлическую солидность "Автомага" у почки, а она взяла кирасу голыми руками, сглаживая зазубрины, словно это была не стальная пластина, а электровая фольга. Уселась на край фонтана, чтобы работать точнее. Он видел, как она закрывает дырки от дробин, двумя пальцами, и думал, что в рукопашную лучше не вступать. Держаться подальше. Если промажет, придется бежать сломя голову.
Нужно лишь вытащить и пальнуть.
И убежать. Лучше не забыть про "убежать".
Рука скользнула под куртку и пошла назад, нащупывая оружие. Пальцы сомкнулись на теплой рукояти с насечкой типа диамант.
Однако...
Наклон плеч женщины, склонившейся над доспехами. То, как восходящее солнце блестело в мокрых волосах, касаясь и глаз. Длинная изящная грация невероятно сильных пальцев, и тонкий изгиб губ, выдающий внутреннюю боль...
Забудем, что она - вождь крушителей голов в теократическом полицейском государстве. Он никогда не обманывал себя. Если приходится оправдывать свои действия, лучше не действовать.
Она явно была лучшим человеком, чем он сам. Он видел ее насквозь. Служение святой воительницей было для нее тяжелее тернового венца. А он готовился пристрелить ее за это.
Или нет. Проклятие.
Может, это и есть старость: когда ты уже не можешь вынести последствия неправоты.
Стражник, с которым она переговорила, прошел к отряду сдерживания толпы, и бойцы начали вежливо, но твердо расширять периметр. "Всё хорошо, всё кончено, по домам. Просим извинения. Район будет заново освящен. Просим, займитесь своими делами. Жителей допустят сюда после заката".
Он не обратил особого внимания на их вежливую настойчивость, не пошевелился, когда толпа начала успокаиваться и разделяться, неохотно проплывая мимо и вокруг. Он помнил, как велись дела в том, прежнем Бодекене. Идеальная прямота. Беги или дерись. Умри быстро или умри вопя. Просто.
Уже нет.
Он успокоил дыхание, опустошил разум от надежды и страха, что слепят глаза смертных, и вгляделся в площадь Ткача, выделяя хаотическую сеть ночи.
Обширная паутина размытых каналов энергии, что проявилась в сущем, была слишком сложной для прямого истолкования. Существуют уровни, на которых всё связано со всем, уровни, где сущее - единая система соединений каждого отдельного кварка в каждой метагалактике. Понимание требовало от человека избирательного ослепления: осознание есть фильтрация реальности, и оно требует практики.
Что же он увидел? Что почти всё на площади было связано с ним. Лично. На некотором уровне все были здесь лишь потому, что здесь был он.
И наоборот.
"Ох", подумал он, став тупее камня. "Ох, дерьмо".
Сыграть некую треклятую роль в Великой Долбаной Схеме Всего На Свете - от такого ему словно вгрызлось в задницу что-то жутко костистое.
Некоторые из черных кабелей упрочнялись на глазах: энергия собиралась в нити, что соединяли его с окружающими. Его присутствие уже меняло людей вокруг.