Закон Моисея
Шрифт:
— Тогда, может, тебе следует обзавестись еще несколькими законами, Моисей.
Я повернула голову и лучезарно улыбнулась ему, неуверенная, насколько хорошо у меня это получилось. Мое лицо горело, и я догадывалась, что глаза тоже. Но я тараторила с напускным весельем:
— Не целовать. Не прикасаться. Не трахать.
Но я не считала, что мы трахались. Я назвала происходящее между нами так, как оно выглядело, и это слово ощущалось, словно кислота на моем языке. Для меня это не было чем-то таким. Это была любовь, не секс. Или, может быть, и то, и другое.
— Ты нашла меня, Джорджия. Ты преследовала меня. Ты хотела меня. А не наоборот, — произнес Моисей.
Он не повышал голос. Он даже не звучал расстроенно.
— Я не нарушил ни один из своих законов. Ты нарушила свои. И из-за этого ты злишься на меня.
Он был прав. Он был абсолютно прав. А я так сильно ошибалась.
— Увидимся позже, хорошо? — тихо сказала я, не осмеливаясь взглянуть на него. — Вы с Кейтлин придете на празднование Дня благодарения, так ведь? Мы начинаем есть рано, поэтому можем есть весь день.
Я гордилась тем, что сохраняла самообладание. Я презирала себя, что не надрала его задницу.
— Да. В одиннадцать, верно?
Пустяковый разговор никогда еще не казался таким притворным. Я кивнула, а он ждал, наблюдая за мной. Он начал произносить мое имя, но затем вздохнул и развернулся. И, не сказав ни слова, покинул конюшню.
— Рассвет, запах соломы, обед в честь Дня благодарения, горячий душ, новый день.
Я шепотом произнесла свой список значимых вещей, стараясь не позволить слезам пролиться, стараясь не думать о том, что будет дальше, и как я переживу следующие несколько часов.
9 глава
Моисей
— Бабушка!
Она не двигалась.
— Джиджи!
Я встряхнул ее и похлопал по щекам. Но ее голова лишь была накренена в сторону, а глаза оставались закрытыми. Она лежала на кухонном полу, не двигаясь. Рядом с ней валялись три толстых осколка от разбитого стакана, заостренные островки в большом бассейне с окрашенной кровью водой. Она ударилась головой, когда упала, и кровь смешалась с водой из ее стакана. Крови было немного. Казалось, будто бабушка умерла прежде, чем коснуться земли.
Пролитой крови было мало. Для смерти нужно намного больше.
Когда я пришел домой накануне ночью, я отправился прямиком в ванную комнату, а оттуда сразу в свою комнату. Я лежал в кровати, стараясь сопротивляться мыслям о Джорджии. Она в течение месяца держалась в стороне, а теперь она хочет меня? Это разозлило меня. Но я до сих пор хотел увидеть ее. Я так сильно хотел ее увидеть. В конце концов, я сдался, натянул на себя джинсы и рубашку и выскользнул из дома, стараясь не разбудить Джи.
Что если она пролежала там всю ночь?
Я прижался головой к ее груди, и ждал, так сильно желая, чтобы ее сердце возобновило свой стук напротив моего уха. На ощупь она была холодной. И ее сердце оставалось тихим. Она была холодной. Не осознавая своих действий, я побежал за одеялом и накрыл ее, надежно подоткнув его.
— Джиджи!
Я закрыл глаза, нуждаясь в том, чтобы она сказала мне, что делать. Я мог видеть мертвых людей. Я видел их все время. Мне было необходимо увидеть Джиджи. Мне было необходимо, чтобы она рассказала, что случилось. Я нуждался в ней, чтобы она забрала меня с собой.
Я взял свои кисти. Собрал все краски. Я сидел рядом с ней и ждал, когда же она сможет вернуться ко мне. И когда она это сделает, я заполнил бы все стены ее изображениями. Я бы нарисовал каждый день в ее жизни до этого мгновения — этого ужасного последнего дня — и она рассказала бы мне, какого черта я должен был теперь делать. Я открылся, широко, словно зияющий каньон с острыми краями и крутыми обрывами. Я разделил воду, и когда сконцентрировался, стены из воды поднялись настолько высоко, что я не мог разглядеть, где они заканчивались. Любой желающий мог пройти. Неважно, кто. Кто угодно. Главное, чтобы они привели Джи обратно.
Но я не чувствовал Джиджи. Я не видел ее. Я видел свою мать. Я видел дедушку Джорджии, видел девушку по имени Молли и мужчину по имени Мэл Баттерс, который умер в своей конюшне. Его лошади были рядом с ним, и он был счастлив. Его счастье теперь насмехалось надо мной, и это приводило меня в ярость, когда я проносился мимо его образов длинных дорог и летних закатов. Он тотчас отошел. Я чувствовал Рэя, мужчину, который любил мисс Мюррей. Он беспокоился о ней, и это беспокойство серыми волнами пульсировало из него. Дела у нее шли неважно. Картина, которую мы создали для мисс Мюррей, не утешила ее.
Я ощущал все их жизни и их воспоминания, и я оттолкнул все это в сторону, пытаясь найти бабушку. Были также и другие. Люди, которых я чувствовал, образы, которые видел прежде, воспоминания, которые мне не принадлежали. Это были люди, приходящие ко мне на протяжении многих лет. Люди разных возрастов, разных цветов кожи. Здесь находились полинезийский мальчик и его сестра, Тео и Калиа, члены банды, погибшие в войне за влияние с похожей бандой гангстеров. С ними я общался почти целый год, прежде чем меня отправили жить с Джиджи. Меня возмущала потеря того чувства принадлежности, несмотря на то, что это было всего лишь фарсом. Я был возмущен этим так же, как и все те разы, когда меня насильно выселяли с места жительства. Брат с сестрой пытались замедлить меня, поделиться образами своего младшего брата, которого они покинули, но я продолжал бежать в поисках Джиджи.
Как и всегда, были наблюдатели, зернистые черные пятна, держащиеся по краям моего поля зрения всякий раз, когда я позволял себе погрузиться слишком глубоко. Я никогда не подходил к ним близко и не смотрел внутрь них. Они были абсолютно не прозрачны в отличие от людей, показывающих мне свои жизни. Я не был в этом уверен, но предполагал, что наблюдатели — мертвые, которые не смогли смириться, мертвые, которые не верили в загробную жизнь, поэтому отказывались видеть жизнь после. Даже если она светилась, словно море свечей, и сладко их манила. Возможно, они просто не могли это видеть.