Закон моря
Шрифт:
Сергеев, бросив взгляд на Викторию, выскочил рывком из комнаты, кинулся по лестнице наверх. На бегу подумал: «Из дома напротив опять бьют, значит, не доконал я их. А может, другой пулемет установили...»
Он выбрался на крышу, сразу же увидел башенку, укрылся за ней. Заметил, в том же чердачном окне двое немцев хлопочут у пулемета. Улочка была узкой, Сергеев, припав к нагретым на солнце кирпичам башенки, размахнулся и швырнул гранату. Она взорвалась на крыше, но правее, пулемет захлебнулся было, но тут же заговорил вновь. Внизу на улице били из автоматов. «Мои, наверно, ребята», — подумал Сергеев. Звенели, расшибаясь о булыжник, выбитые стёкла. Сергеев выругался от злости, хорошо видя пригнувшихся за пулеметом
Взрыва Сергеев не услышал. Но совершенно отчётливо увидел, как из чердачного окна полетели обломки досок, повалили клубы дыма и пыли... Наверное, он не услышал взрыва. Из-за острой, обжигающей боли, заглушившей в нём все посторонние чувства. Правую сторону груди будто ошпарили крутым кипятком, но он, теряя равновесие, опёрся о башенку и всё-таки удержался на ногах.
Пулемет умолк.
«Теперь скорее вниз, пока не потерял совсем силы, там ребята помогут». Сергеев вспомнил, что перевязочный пакет истратил на старика, прижал ладонь к ране прямо поверх кителя, чтобы не хлестала кровь, но и спина стала сразу же горячей и мокрой. Понял, сквозное... Тогда он с трудом завёл левую руку назад и кое-как прижал тыльной стороной ладони то место возле правой лопатки, откуда вышла пуля.
Сергеев понимал: так долго не продержаться, едва ли хватит сил спуститься вниз. Он хотел было крикнуть сверху на улицу, возможно, его услышат, но голос не послушался, вышло что-то похожее на хрип. Тогда он стал медленно, осторожно спускаться по крыше. Частые тяжёлые капли крови падали на оцинкованные светлые листы, и он вроде бы даже слышал, как они потукивают по звонкому железу, и от этого становилось не по себе. Ноги переставали слушаться, обмякли, в голове гудело, точно в машинном отделении катера, и, застилая свет, яркий утренний свет южного солнца, поплыла перед глазами сумасшедшая тёмно-фиолетовая круговерть.
«Ведь вот он, совсем рядом, чердачный лаз. Главное, угодить в него, не промахнуться. Там лестница, если не хватит сил, можно сползти. Осторожно, не торопясь сползти на левом боку...»
Сергеев нащупал головой и здоровым плечом узкий чердачный лаз, кое-как протиснулся в него, сделал ещё несколько шагов и, прижавшись к стене, сполз по ней, как ему казалось, на спасительные ступеньки лестницы...
Лишь позже, когда ребята уже принесли его на катер, Сергеев, придя в сознание, узнал от отрядного медика, что получил немецкую пулю навылет в правую сторону груди. Он и сам догадывался об этом ещё там, на крыше особняка, возле кирпичной башенки. Он хорошо помнил это. Но вот чего Сергеев никак не мог припомнить: когда ребята несли его по лестнице особняка вниз, ему показалось, что дверь вдруг отворилась и появилась Виктория. Она с испугом смотрела своими иконными глазами на окровавленный его китель, на его лицо... и крестилась. Ему хотелось, чтобы именно так всё и было на самом деле. Неужели это только показалось?..
...Шторм в море не утихал, бушевал за скалистыми берегами, но отдалённые его раскаты докатывались и сюда, в полупустое кафе. За окном не переставал дождь. Звучала тихая музыка в приёмнике, далёкий пианист в эфире тонко, изящно импровизировал, и от этого было и светло и грустно на душе.
Недопитый кофе остыл. Капитан второго ранга Сергеев курил и всё смотрел на белое здание гостиницы, на месте которого стоял когда-то двухэтажный особняк с башенкой...
«Вот и не стало княжеского дома, — подумал он. — Старый князь уже больше тридцати лет как на том свете. Так в чужую землю и лёг... А что же с его дочерью, с Викторией? Спросить разве? Но ведь как спросишь? Засмеют: нашёл, скажут, время князей искать. Да и вообще — какое это теперь
Сергеев поднялся, поблагодарил добродушного буфетчика, пожелал, чтобы его прелестные дочурки ещё успешнее занимались «советским» языком, и вышел на улицу. Постоял несколько минут возле здания гостиницы. Мокрый асфальт по-прежнему блестел, был рябым от дождя. Стеклянные двери то и дело распахивались, из них, весело и беззаботно гомоня, прикрываясь разноцветными зонтами и накидками, выпархивали юноши и девушки. «Да, вот это самое место, здесь я стою...» — с некоторой неуверенностью и грустью подумал он, с улыбкой глядя на них.
Все эти тридцать лет Сергеев ни разу не бывал за границей. Он любил свой отпуск проводить в средней полосе России, любил свою Москву, где родился и вырос и куда возвратился после увольнения с флота. Быть может, Сергеев несколько отяжелел с годами, стал не так лёгок на подъём, как прежде, — недаром в этом укоряет его жена. Но он и на этот раз, наверное, не взял бы туристскую путёвку за границу, не окажись в её маршруте вот этого маленького курортного городка.
Сергеев был доволен поездкой, он будто не надолго, всего на несколько часов, вернулся в свою молодость, а этим, что тут ни говори, всё окупалось с лихвой. Но что-то всё же мешало ему испытать полностью удовлетворение, чего-то вроде недоставало. И вдруг он совершенно отчётливо почувствовал: ему жаль, очень жаль, что больше никогда не увидит старый особняк с башенкой. А ведь столько лет помнил о нём, даже не раз видел его во сне! И вот ничего не осталось... «Что ж, — подумал он, — время на свой лад всё перекраивает. Так всегда было и так будет — в этом закон времени...» Но он знал: всё, что было здесь, навсегда останется в его памяти, как на всю жизнь остались зарубцевавшиеся шрамы на правой стороне груди и на спине...
Сергеев походил по городку, надеясь отыскать памятный обелиск или что-либо другое, напоминавшее о войне. Он попытался найти местное кладбище, где они похоронили погибших в десанте ребят, но ему пояснили, что кладбища того давно нет, а новое вынесено далеко за город. Нет, о войне здесь ничего не напоминало, словно её и не было...
Забывшись, Сергеев вернулся на причал, хотя надо было идти в гостиницу. Он постоял, наблюдая, как клокочут, пенятся волны в узкой горловине бухты, ещё не совсем сознавая, что пришёл сюда попрощаться навсегда. И улыбнулся, вспомнив набитый туристами автобус и девушку-переводчицу, сказавшую им всего лишь несколько слов о десанте. К тому же не совсем точных...
Конечно, Сергеев понимал: об их небольшом десанте мало кто мог знать или слышать, а теперь, за давностью лет, и вовсе никто, наверное, кроме самих участников, и не помнит — не Сталинградская же битва, на самом деле, не Курская дуга... Но Сергеев подумал, что надо будет, как придёт в гостиницу, непременно рассказать этой милой юной особе о том, как здесь всё тогда было. Пускай знает: ведь ей ещё сопровождать в автобусных поездках тысячи и тысячи туристов из разных стран...
Вот только никак Сергеев не мог решиться: стоит ли рассказывать ей о себе, о том, что произошло с ним в этом местечке? Нет, об этом он, пожалуй, умолчит — не всякое сердце отзовётся на то, что близко и дорого тебе самому...
ВПЕРЕДИ — ОКЕАН
Ставни с грохотом распахнулись, Катька что есть мочи озорно закричала: «Угроза воздушного нападения миновала! Отбой!» — и в комнату хлынул поток солнечного света.
— Вставай, соня, всё на свете проспишь! — тотчас же долетел снаружи её звонкий голос.
И опять стало тихо. Лишь тикали ходики на стене, монотонно отсчитывая время, секунду за секундой.
Федька открыл глаза и тут же зажмурил — так больно было глядеть, точно солнце заглядывало в самое окно. Он уже давно не спал — лежал на диване и думал о Витькином отце...