Закон обратного волшебства
Шрифт:
В маршрутке было очень тихо.
Наталья приподнялась со своего места и полезла вперед с извиняющейся напряженной улыбкой.
Про пакет с колбасой и хлебом, который держал странный старик, она позабыла.
На полдороге Илья протянул руку в коричневой перчатке, и схватил Наталью за запястье, и выдернул из людской плотности — вместе с ее сумкой, телефоном и шапкой, прижатой к груди.
— Ну и отличненько, — сказал Илья и стащил ее со скользких ступенек. Она покачнулась, и он сильно схватил ее за локоть. — Не обижайся, мужик. Чего ж делать, когда надо!..
Это было сказано в сторону водителя.
— Да,
Илья выудил из кармана какую-то бумажку и сунул водителю в куртку.
— Заправишься за мой счет, мужик. Ну, бывай. И на дороге осторожно, мало ли козлов на «меринах»!..
Тут они улыбнулись друг другу, как парочка закадычных друзей, встретившихся после долгой разлуки, и Илья с металлическим лязгом захлопнул дверь. Граждане, ловившие каждое слово, отшатнулись и замерли внутри салона, как рыбы в большом грязном аквариуме.
— Ну чего? — совсем отпустив водителя, спросил Илья. — Поехали, что ли?
— Ку… куда?
Он вздохнул.
«Ну» не умеет он с женщинами! Не знает он, как с ними надо! С той, которая ему помогала, было проще — она его совсем не волновала, и он ее не волновал.
— Как ты меня нашел?
— Да чего тебя было искать-то?! Пошли. Давай мне сумку.
Господи, а пакет-то? С хлебом и колбасой?! Она совсем забыла про пакет! Он так и остался у старичка.
— Илья, я забыла пакет, у меня там…
Он мягко вытащил пакет у нее из пальцев и сказал проникновенно:
— Чокнулась совсем.
И пошел к своей машине. Пакет с одной оторванной ручкой он тащил под мышкой.
Наталья смотрела на него во все глаза.
Маршрутка вырулила наконец, водитель посигналил, прощаясь, Илья, не выныривая из багажника, махнул рукой в ответ. Пассажиры таращились в окна, некоторые даже со своих мест встали.
Выходит, пакет-то она забрала?!
Ее сосед, удрученный всем увиденным, не к месту и не ко времени размякший, вспомнил свою Верку, и как все у них было, и как он ее любил, и как она его любила, и как в парке однажды он отогнал от нее какого-то алкогольного стручка, и потом свадьбу играли, и целовались в огороде, чтоб мамашка не застукала, а строгая была мамашка!.. Куда все делось, почему ушло? И лет-то им немного, ему сорок, а ей… сколько ей-то? Тридцать восемь, что ли? Или тридцати семь?.. Вот и лет немного, а вон какая жизнь вышла — скучная, убогая, нерадостная, унылая, как кастрированный тещин кот. И ведь не денешься никуда, куда ж деваться-то, когда квартиру на комбинате «на семью» получали, и пацан растет, отца, правда, не уважает, но ведь свой пацан-то, единственный!
Он утешился было тем, что у этих, что сейчас выкидывали эдакие коленца, все то же будет, то есть ничего хорошего. Годок поживут складно, а потом и пойдет, и пойдет — ему жратву подавай, а ей к соседке охота мужикам кости мыть, и свекровь ее невзлюбит, а теща…
Нет, сказал кто-то у него в голове странным отчетливым старческим, словно треснутым, тенорком. Не так.
Вот смотри, как у них все будет.
Она всегда будет его любить, это же очень просто. Она будет любить его разной любовью. Сейчас одной, через десять лет другой, а через сорок третьей. В этой их любви навсегда останется привкус сегодняшней дорожной истории, залихватский, острый, волнующий, и они никогда его не забудут.
Она станет радостно печь ему пироги с мясом и рисом, а если вдруг не испечет, ну, он и сосисками обойдется!
Конечно, они будут ссориться, но так, в меру, сразу зная, что немедленно после ссоры помирятся.
Однажды он позвонит ей и скажет — собирайся, вечером мы летим в Ялту, и она радостно удивится, что это такое он придумал, а ей осветит, что вот так придумал, и все. И они полетят в Крым, и в самолете станут прижиматься друг к другу, как молодожены, и шептаться, и хихикать, и тянуть коньяк, предвкушая отпуск, а потом поедут по горной дороге в маленькой неудобной смешной машинке с громогласным хохлом-водителем. И море будет сверкать под скалой, зеленое и синее, как в детстве, и парус будет белеть, и плотный теплый ветер, пахнущий кипарисами и солью, станет бить в лицо.
И он будет называть ее Натка, как называет только он.
А на склонах заросших гор будут цвести маки и лаванда, и желтые скалы станут нависать над дорогой, как нависали и сто, и двести, и тысячу лет назад, и вся эта древняя Таврическая земля покажется своей, как будто они выросли где-то поблизости в рыбацком поселке. И она ужаснется немыслимой высоте, на которую вознеслась генуэзская крепость в Балаклаве, которую он непременно хотел посмотреть, и она, конечно же, потащилась за ним, несмотря на то что всю жизнь боится высоты. Но он не может смотреть один. Ему одному неинтересно.
Ему одному ничего не нужно, и, собственно, в этом все дело.
Они будут любить свою дочь Катю, разумеется, умницу и красавицу, и по ночам шепотом обсуждать ее подрастающие проблемы, и ужасаться тому, что она взрослеет, а они стареют.
А потом они отдадут ее замуж, и во время церемонии вцепятся в пальцы друг другу, чтобы поддержать, чтобы передать самое главное — мы есть, и жизнь еще не кончилась, и наша девочка выросла, просто выросла и все.
А помнишь Крым, Ливадию и старые кипарисы вдоль каменистой дороги? Мы привезли ее оттуда, нашу девочку, которая нынче вдруг вышла замуж; из тех теплых, черноморских, пахнувших цветами и солью ночей, и поэтому все будет хорошо, а как же иначе?
И после дочкиной свадьбы они неистово займутся любовью, не понимая хорошенько, то ли это они только что поженились, то ли их дочь, а потом он скажет ей — поехали в Ялту?..
Вот так, повторил старческий голос у него в голове. Так тоже бывает. Странно только, что вы не понимаете, как это просто. А хороша была задумка, да?..
Бывший Натальин сосед очнулся оттого, что маршрутка взревела и рванула вперед.
Водитель врубил радио погромче.
— Надо же… — пробормотала рядом с Натальиным соседом тетка. — Ну, прям сериал.
Надо же, а ему казалось, что за ней вроде еще какой-то старик сидел, а теперь старика не было.
Он подумал об этом и тут же забыл.
— Как ты меня нашел?..
— Да никак. Я же знаю, где останавливается твоя маршрутка!..
— И… что?
— Я подъехал, но опоздал. Ты как раз в нее лезла. Ну, я тебя увидел. Издалека. Я бы не успел. И Анфиса как раз позвонила… Я разговаривал с ней и ехал за этой твоей маршруткой. — Он перестал шуровать в багажнике, захлопнул его и посмотрел на Наталью. — Давай. Садись.