Закон скорпиона
Шрифт:
Сейчас я стояла к мальчику спиной. Пальцы у меня наконец разжались. Таби выпали. Маленький надзиратель утащил их.
– Прошу меня извинить, я…
Меня ударил током надзиратель! Уже много лет не случалось, чтобы ему пришлось меня бить. Шокером получают маленькие дети да придурки. Но надзиратель меня ударил!
– Я…
Мне было нечего придумать в свое оправдание. Аббат. Не было никого на земле, чье мнение я уважала бы сильнее. Меньше всего хотелось, чтобы свидетелем моего позора оказался именно он.
Но аббат лишь мягко улыбнулся:
– Грета, не переживай об этом. Надеюсь, мы не настолько
Где-то вдалеке вскрикнул мальчик. «Рабство, – снова подумала я. – Рабство не является частью…»
– Ты хочешь процитировать?
Я вытаращила глаза.
– Вижу по твоему лицу, – продолжал аббат. – Скажем так, по твоему лицу и по нервной деятельности, которая отражается в токе крови, видимом в инфракрасном излучении, и в следовой электрической активности, видимой через электромагнитные сенсоры. Как это сформулировано у Талиса?
Изречения, 2:25. «При ИИ никогда не ври».
Особенно при таком ИИ, который воспитывал тебя, как отец, с пятилетнего возраста.
Мальчик у меня за спиной откровенно кричал.
«Рабство». Аббат был прав – это часть цитаты. Он поднял на меня иконку брови, и я процитировала:
– «Рабство не является частью естественного права».
– Ах вот что. – Аббат имел все основания наказать меня за столь радикальные мысли, но он, кажется, просто размышлял. – Конечно же, римляне, это ведь твое. Сейчас вспомню. «Рабство не является частью естественного права, но изобретением человека. И производит рабов другое изобретение человека: война». Гай-юрист [3] . – Он убрал мне за ухо выбившийся завиток холодными, как слоновая кость, пальцами. – Не волнуйся, дорогая моя. Возможно, этот юноша окажется для меня непростой задачей, но он быстро остепенится.
3
Выдающийся древнеримский юрист, чьи труды легли в основу римского права.
Он отвел от моих волос руку и сделал кому-то знак. Крики прекратились.
Я обернулась и увидела, как мальчик обвис на руках-клещах у стюарда.
– Он не раб, – сказал аббат. – И ты не рабыня, Грета. Никогда не забывай этого. Ты тоже не рабыня.
Глава 3. Одной принцессе выпадают тяжелые дни
Я не рабыня. Аббат был неправ в одном: себя я рабыней никогда не чувствовала.
Но я рождена для короны. Для судьбы, которую определяло мое происхождение и исторические процессы. Я рождена для исполнения долга, который я не взваливала на себя, но и пренебречь им не могла.
Я рождена быть заложницей.
Когда умер король – мой дедушка и на трон взошла королева – моя мать, я была еще совсем маленькой. Как многие другие особы королевской крови, мать заключила династический брак в раннем возрасте – едва выйдя из обители. Постаралась родить ребенка – меня, – пока молода. Знала, что не сможет законно удерживать престол, пока у нее не будет ребенка-заложника, которого можно вручить Талису.
Поэтому она родила меня. Унаследовала наш трон. А меня отдала.
В день коронации матери я становилась
О времени до обители воспоминания у меня обрывочные. Но день коронации матери я помню – море маленьких флажков, зажатых в кулаках, покачивание церемониального экипажа, алмазные заколки у матери в волосах. И следующий день тоже помню. Как прибыл корабль и из него ступили на землю два Лебединых Всадника.
Это были двое огромных мужчин с огромными крыльями. Мать вонзила мне в плечо острые кончики крашеных ногтей, порывисто обняла меня, а затем…
Затем отпустила. Отпустила и подтолкнула между лопаток. Прочь от себя. Я чуть не оступилась. А потом пошла к Лебединым Всадникам, потому что так хотела моя мать и потому что, если бы я вцепилась в нее, меня бы вырвали из ее рук.
Я это уже тогда знала.
Мальчик со связанными руками: кто он такой, если не знает таких вещей, которые я знала в пять лет? Кто он такой, что не знает: сопротивление Талису и его Лебединым Всадникам бесполезно? (Вообще, Талис именно так и выразился в Изречениях: «Сопротивление бесполезно».)
У матери не было выбора. Как и у меня – никогда не было. Как и я, она родилась носить корону. Как и у меня, у нее был долг. Когда-то она тоже была заложницей. А прежде – ее отец. И раньше, и еще раньше – и так четыре сотни лет.
В Темные века в Европе короли обменивались собственными детьми как заложниками, дабы скрепить договоры. Каждый король знал, что, если он нарушит мир, его родные сыновья погибнут первыми.
Королевские заложники тех древних лет воспитывались при дворе врага. В век Талиса мы воспитываемся в несколь ких обителях, раскиданных по земному шару. Мы растем вместе, в равных условиях, получаем безупречное образование, и относятся к нам со всем возможным почтением. Но если начнется война, мы все так же умрем первыми.
Поэтому война не начинается.
По крайней мере, не так часто. Талис внес в мир много изменений, множество вещей, которые свели войну к ритуалу. Дети перемирия – лишь часть его, но мы – его краеугольный камень. При помощи нас, с одной стороны, и орбитального оружия – с другой, великий ИИ неплохо держит все под контролем. Те войны, которые все же случаются – раза два-три в год, – символически, коротки и мелки по масштабам. Глобальные военные потери в год составляют, как правило, несколько тысяч, а гражданские почти свелись к нулю. Это сокровище и венец нашей эпохи: мир никогда не был столь мирным, как сейчас.
«В мире царит мир, – сказано в Изречениях. – Да и вообще, если у какой-то принцессы выдастся тяжелый день, разве это слишком большая цена?»
Так что последовала целая череда тяжелых дней.
Нам сказали, что мальчик со связанными руками – из нового государства под названием Камберлендский альянс. Нам хватило благоразумия больше ничего не спрашивать, даже когда, по прошествии некоторого времени, мальчик так и не появился. Мы не обсуждали ни его, ни что могло его задерживать. Но в разговорах о геополитике, разумеется, не было ничего предосудительного, и поэтому Камберленд мы обсуждали без конца.