Закон
Шрифт:
Дон Чезаре с восторгом слушал ее рассказ. Стало быть, есть еще храбрые юнцы в этой Италии, которая, как он полагал, интересуется только лишь мотороллерами да телевизорами. Он был счастлив, что девушка именно из его дома воскресила былые разбойничьи традиции. А может, она его дочь? Случалось, что он еще спал с Джулией в те времена, когда Мариетта была, как говорится, в проекте.
Он ласково ей улыбнулся.
– Значит, ты теперь богачиха, - сказал он.
– Нет, - возразила она, - ведь Маттео Бриганте на меня донесет.
– Выходит, ты все-таки поведала о своих подвигах Маттео Бриганте?
–
– А вот что получилось…
И она рассказала дону Чезаре о битве, разыгравшейся в сарайчике, и о том, как она заклеймила Бриганте.
А дона Чезаре радовало каждое ее слово. Теперь он уже всячески старался убедить себя, что Мариетта - его родная дочь. Он прикидывал возможные сроки и пообещал себе подробнее расспросить Джулию.
Потом Мариетта рассказала о подмене бумажников.
– А вот это зачем ты сделала?
– Сама не знаю, - призналась Мариетта.
– Просто не успела ни о чем подумать. Уж очень я собой гордилась. Ведь Бриганте всегда такой осторожный. А тут у него в кармане окажется бумажник швейцарца. Недолго и на каторгу угодить. Вот-то смеху было бы.
Наконец она рассказала, что полицейские нашли бумажник швейцарца у Бриганте и его арестовали. Что он скажет? Что уже сказал? Сейчас, с заклейменной рожей, он небось еще злее станет.
“Почему, почему она сунула бумажник швейцарца в карман Бриганте?
– недоумевал про себя дон Чезаре.
– Уж не хотела ли она, конечно сама не отдавая себе в этом отчета (что следует хотя бы из ее путаных объяснений), очистить себя от содеянного, взвалив, пусть чисто символически, на Маттео Бриганте эту кражу, которая оказалась по последствиям гораздо серьезнее, чем она думала?” Но он тут же отбросил это предположение, которое как-то умаляло в его глазах храбрость Мариетты. Никогда она ничего не боялась, разбойница! Даже чисто символически она не потерпела бы в качестве соучастника этого рэкетира. Она сильная. Но в его воображении возникло вдруг треугольное лицо Маттео Бриганте, его широкие плечи, узкие бедра, весь его спокойно-самоуверенный облик, и ревность шевельнулась в его груди (забытое чувство, давно уже вычеркнутое из списка прочих чувств).
– Ну а теперь, слушай мое решение и помни - другого нет, - начал он.
– Деньги необходимо вернуть.
– Нет, - отрезала Мариетта.
– Я же не велю тебе идти в полицию к комиссару и отдать деньги ему в руки. Найдем какой-нибудь другой способ, при котором ты останешься в стороне.
– И так тоже не хочу, - заявила Мариетта.
– Я вызову к себе судью, - продолжал дон Чезаре.
– Вручу ему деньги и скажу, что кто-то из моих людей работал в низине и обнаружил их в тайнике. От меня он дополнительных объяснений не потребует.
– Не желаю, - уперлась Мариетта.
– Ты только подумай хорошенько, - продолжал дон Чезаре.
– Маттео Бриганте на тебя уже, безусловно, донес. За тобой с минуты на минуту могут прийти. Будут тебя допрашивать, будут мучить, пока не узнают, где деньги. А если я возвращу их и ты таким образом официально выйдешь из игры, дело само собой заглохнет. Ты только скажешь, что Бриганте лжет, что он желает, мол, отомстить за то, что ты его заклеймила.
– Не хочу денег отдавать, - твердила
Упрямство Мариетты окончательно восхитило дона Чезаре. Несгибаемая, настоящий разбойник, честной разбойник! Не ведающая страха! Ему пришло в голову иное объяснение подмене бумажника - просто ей захотелось дважды заклеймить Бриганте: “Я процарапала тебе на щеке крест и сверх того еще взваливаю на тебя преступление, в каком ты неповинен”. Вот уже десятки лет ни одно живое существо не умело внушить дону Чезаре за такой краткий промежуток времени столько волнующих и противоречивых чувств.
– Будь здесь у меня, - сказал он, - пятьсот тысяч лир наличными, я бы дал их тебе взамен тех, и ты бы успокоилась. Завтра с утра я могу отрядить Тонио в банк. Но боюсь, за тобой придут еще до завтрашнего утра.
– А я спрячусь, пока Тонио не вернется из банка.
– Нет, - проговорил дон Чезаре, - я хочу, чтобы ты была при мне.
И она, такая неразумная и такая упрямица, стала ему еще дороже.
– Пойди принеси бумагу и ручку, - приказал дон Чезаре.
Он продиктовал ей приписку к своему завещанию. Писала она старательно, четким, но нескладным почерком, крупными буквами с завитушками. Каждое слово он произносил по слогам, зная, что Мариетта не слишком сильна в грамоте. Он завещал ей большую оливковую плантацию и с десяток плантаций апельсиновых и лимонных.
– Угодья, что я тебе даю, - объяснил он, - приносят мне в худой ли, в хороший ли год примерно шестьсот тысяч лир. Считай, что я тебе дал двенадцать миллионов лир.
Онемев от неожиданности, Мариетта молча глядела на дона. Чезаре, держа перо в поднятой руке.
Левой рукой он подписал завещание, проставил дату.
– А тебе они принесут, - продолжал он, - куда больше, потому что ты будешь обходиться с управляющими и арендаторами гораздо жестче, чем я.
– Это уж точно - у меня они воровать не посмеют, - заявила Мариетта.
Взгляд у нее был совсем такой, как у Маттео Бриганте. Но дон Чезаре был так расположен к Мариетте, что даже это не могло уменьшить его любви. Всю свою жизнь она прожила в нищете, так откуда же ей быть доброй? Таков уж закон жизни. “В сущности, - подумалось ему, - я тоже не был добрым, я просто равнодушный”.
– А теперь говори, где ты спрятала твои полмиллиона лир?
В глазах Мариетты вспыхнул лукавый огонек.
Она поднялась и сунула руку в греческую вазу, стоявшую на комоде. Это была единственная без малейшей трещинки античная ваза, которую обнаружили при раскопках города Урии. Мариетта вытащила из вазы пятьдесят кредиток по десять тысяч лир каждая, завернутых в старую газету. И положила пакетик на кровать.
– Никогда бы они не додумались у вас в спальне искать, - заявила она.
“До чего же ты мне мила!” - подумал дон Чезаре.
Он послал Мариетту за Тонио, а Тонио велел отправиться к судье Алессандро, найти его, где бы тот ни находился, если надо, так даже разбудить - сказать ему, что дон Чезаре при смерти, - и тащить его сюда незамедлительно.
Теперь они ждали судью. Мариетта думала о тех капиталах, которые достались ей по наследству, а дон Чезаре думал о том, какой жесткий взгляд бывает у бедных девушек.