Законы отцов наших
Шрифт:
— Да, конечно.
— На кон поставлены судьбы многих людей. Их жизни могут быть искалечены. И не только членов нашей организации. Понятно? Речь идет о многих людях, о людях, которые в действительности не имели… ну, вы понимаете. Среди них, кстати, и один ваш близкий друг.
При мысли о Хоби мое сердце опять сжалось в маленький комочек.
— Сет, нет никакого смысла объяснять. Это бесполезно. Однако все образуется. Я уверена, выход найдется. Если мы сможем достать деньги.
Я спросил, сколько им нужно.
— Тысячи. Как минимум десять тысяч. Пятнадцать было бы лучше.
От изумления у меня глаза чуть не выскочили из орбит. Джун смерила меня понимающим взглядом.
—
Подавшись вперед, она опять дотронулась рукой до моей груди и несколько раз слабо провела по ней ладонью, очевидно, с целью успокоить. Уверенность, с какой она прикоснулась ко мне, зажгла во мне искру некоего неуправляемого возбуждения, похожего на трепетное ожидание, и это не совсем мне понравилось.
— А теперь выслушайте меня. Я подумала, и у меня возникла мысль. В общем, одним выстрелом можно убить двух зайцев. Мне пришло в голову, что, может быть, вы вернулись бы к своему плану, к той идее, что мы обсуждали.
Джун замолчала и стала ждать, пока я не скажу первый.
— Инсценировать похищение?
Она утвердительно кивнула, по-прежнему не говоря ни слова, как будто говорить об этом вслух было опасно.
— О Боже… — сказал я.
— Похоже, вы уже были готовы к этому.
— Я не знаю…
Мысль о том, чтобы оставить отца с носом, вызывала у меня естественное отвращение, однако иногда я испытывал от нее дикое, непреодолимое веселье. Не было никакого сомнения в том, что отец заслужил такое наказание. Тем не менее я отрицательно мотнул головой:
— Не думаю, что я вправе подвергать родителей таким мучениям. Особенно мать.
— Мне кажется, мы в состоянии справиться с тем, что вас беспокоит. Честное слово. И дураку ясно: вы должны предпринять что-то, сделать какой-то решительный шаг. Ведь у вас в запасе только два дня. — В понедельник, четвертого мая, я уже должен был явиться на призывной пункт. — Если бы они знали, что вы в безопасности, Сет, что вашему благополучию ничто не угрожает, им пришлось бы для этого на время как бы забыть о вас, отпустить вас, что было бы для вас сейчас очень кстати, не так ли? Я права?
Я не ответил. Меня охватил страх: во что я втягиваюсь?
— Вы подумаете об этом? Пожалуйста. Но времени осталось совсем немного, так что, ради Бога, думайте быстрее. Мы должны знать точно.
— Я понимаю. Я не хочу подводить вас.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
— Я имею в виду, — сказал я, — вас. То есть Эдгара и вас. — Я запнулся. — И Нила. Я хочу сказать, вам сейчас очень трудно. Вы в беде. В большой беде. Правильно?
— Сет… — Она смешалась и замолчала. — Если Кливленд… — начала она и опять умолкла. — Да, верно, — сказала она наконец и печально вздохнула. — В большой беде.
Она заглянула мне в глаза. Ее взгляд был недвусмысленным. Только теперь я заметил, что она крепко держит меня за плечи. В жизни Джун Эдгар было много молодых мужчин. К тому времени я уже знал об этом. Она вполне могла бы сказать вслух. Я не имел ни малейшего представления, какое значение это имело для нее. Все равно между нами ничего бы не произошло. Тем не менее возникла какая-то связь; пусть даже лишь какой-то небольшой осколок меня, маленькая крупица на короткое время пробудились к осознанию того факта, что существуют и другие женщины помимо Сонни. Джун босиком прошлепала к выходу. Прилипшая к телу сорочка повторяла все изгибы ее тела, создавая в полутьме впечатление почти полной обнаженности. На какое-то мгновение я, завороженно глядя ей вслед, забыл обо всем на свете, и тогда реальной и единственной вещью в мире для меня казалось плотское вожделение.
8 декабря 1995
Сонни
В пятницу утром перед началом судебного заседания я задерживаю представителей обеих сторон у себя для обсуждения дальнейшего расписания. Обвинению, очевидно, потребуется еще пара дней, чтобы завершить изложение своей версии. Вчера Мольто производил утомительный, нудный, повторный допрос Лавинии, зачитывая выдержки из ее показаний, которые она никак не могла вспомнить. Вслед за этим Руди допросил Мейбл Дауни, пожилую женщину, которая стала свидетельницей убийства Джун, наблюдая за происходившим из окна своей квартиры в доме на противоположной стороне улицы. Ее показания по внешней стороне дела совпали с изложением событий, которое дала Лавиния. Теперь Томми сообщает мне порядок допроса оставшихся свидетелей обвинения. Первым на очереди сегодня будет Эл Кратцус, сотрудник отдела по связям с общественностью, который сообщил Нилу о гибели его матери. После него Хардкор. В понедельник мы доберемся до Эдгара, и, покончив с ним, обвинение будет отдыхать. Стратегия прокуратуры вполне очевидна и легко предсказуема — подкрепить достоверность показаний Хардкора, доказав, что они совпадают с показаниями свидетелей — белых людей, чьим словам, как правило, придается больше предпочтения.
— Защита начнет излагать свою версию, если таковая имеется, скорее всего не раньше среды, — информирую я Хоби, который воспринимает эту новость совершенно невозмутимо. — И каковы же ваши планы, мистер Таттл? Я имею в виду — хронологически. Я не прошу защиту представлять мне доказательства, конечно. Мне нужно знать сроки, чтобы спланировать дальнейшую работу. У меня ведь не одно ваше дело.
— Два дня.
— Значит, мы приступим к прениям сторон в конце следующей недели или в понедельник через неделю?
Все три юриста, стоящие перед подиумом, согласно кивают. Скоро мне придется выносить приговор. Тревожная перспектива. В деле по-прежнему много неясностей. И надо же было этому убийству свалиться на мою голову, приходит внезапная мысль. Нахмурившись, я жестом показываю представителям сторон, что они могут занять места. Пора начинать. Мольто повторяет тот же жест, делая отмашку Сингху, который приглашает следующего свидетеля.
Алоизий Кратцус, кряжистый, седоволосый, с мощным затылком и бычьей шеей ветеран полиции, немного поерзав в свидетельском кресле, устраивается поудобнее. У Кратцуса вид человека, который пошел в отдел по связям с общественностью по своей охоте. Это один из тех копов, которые вначале имеют задатки героя, но кончают бюрократами. В отделе по связям с общественностью тебе не грозит опасность попасть под пулю в перестрелке. Не нужно ходить в морги или присутствовать при эксгумации трупов на кладбище. Твоя задача — сообщать печальные известия, посещать школы, зачитывать по телефону сообщения для печати, произносить от имени полиции речи на похоронах и присутствовать на тех мероприятиях, когда перерезают ленточки. Это либо тупик, либо тепленькое местечко, в зависимости от того, как вы смотрите на жизнь. Похоже, Кратцуса это вполне устраивает.
Руди задает Кратцусу формальные вопросы, касающиеся его должности и характера исполняемых им обязанностей. В конце концов они добираются до утра седьмого сентября. Он только пришел на работу, говорит Кратцус, в восемь утра, как зазвонил телефон. Я уже мысленно рисую себе эту картину: письменный стол Кратцуса и на нем дымящаяся чашка кофе и пирожное или кекс в белом пакете из кондитерской.
— Я взял трубку. Это был лейтенант Монтегю.
— Хорошо. Скажите, сержант, со стороны лейтенанта Монтегю были ли к вам какие-либо приказы или просьбы?