Законы высшего общества
Шрифт:
Первым приехал режиссер Григорий Виккерс, отличавшийся суровой пунктуальностью.
Всякий раз он проделывал одно и то же — являлся раньше всех, заглядывал в гостиную, кухню, в окно — то, что выходит на задний двор, хмыкал, поднимал голову посмотреть на люстру, забивался в угол дивана и принимался рассматривать ногти на левой руке.
В это время его жена, Леночка, мило щебетала, сглаживая неловкость.
Леночка отказалась от карьеры актрисы ради того, чтобы водить за руку не совсем нормального мужа, вести переговоры, напоминать ему, где продают сигареты, и усаживать его в такси.
Виккерс
— Это для тебя так важно?
Но дети у него вроде были — два от первой жены и один от Леночки.
Насте Леночка импонировала — за внешностью чеховской Душечки скрывались твердый характер, деловая хватка и готовность короткими ногтями с прозрачным лаком порвать любого, кто задумал худое против ее Гриши.
Пока Гриша исследовал ногти, Настя успела коротко описать Леночке сверхзадачу — обаять писателя. Леночка кивала с таким сосредоточенным видом, что Настя без лишних слов поняла — на ее помощь можно рассчитывать. Что это будет за помощь, пригодится ли она, трудно представить, но присутствие союзницы очень Настю поддерживало. Ведь если вдруг Максим окажется неприятным типом с дурными манерами, будет испорчена не только картина светлого будущего, но и дивный вечер. А очень бы не хотелось.
Наконец распахнулась дверь, и вошла толпа. Астахов — не адвокат, а диктор в новостях, с двадцатилетним сыном, девушкой сына, бывшей женой и какой-то дамочкой. Дамочки у Астахова, считавшего себя свободным от семейных уз, каждый раз были разные. То ли Женя давал им отставку, то ли девушек раздражало, что ухажер всюду таскается с бывшей женой. А таскался он потому, что за двадцать лет все друзья, коллеги и родственники стали общими — и делить их никто не собирался.
Причем Женя по старой, доразводной привычке вечно переругивался с бывшей, что, видимо, не настраивало женщин на романтический лад.
Эта новенькая, последняя, Насте сразу не понравилась. Короткие волосы дамочка красила в старушечий рыжий оттенок, который агрессивно бликовал на солнце, укладка была бабья — словно только что бигуди сняли. Не то чтобы ужасно, но в стиле эдаких провинциальных жен, которые, разрядившись в белые бриджи и розовые кардиганы на своих дорогих внедорожниках приезжают в московские магазины и шастают там, поджав губы — чтоб никто не догадался, как неловко они ощущают себя в городе, который ничем не удивишь.
Девица из стиля не выбивалась — топ со стразами, розовые капри, сандалии «Экко» с заклепками.
Астахов чуть не сломал Насте спину, обнимая ее с таким жаром, словно они и не виделись две недели назад, его бывшая, Наташа, с порога начала историю о покупке «Фольксвагена Туарек», но вниманием Насти завладел незнакомец.
Вены, артерии, мышцы, что держат сердце в положенном месте, оборвались, — оно упало в желудок и там задергалось в конвульсиях.
Он был прекрасен. Высокий,
— Добрый день, — произнесла Настя.
И вообразила их вдвоем. Она — стройная, гибкая брюнетка с аристократическим носом с горбинкой. Он — прямо-таки завсегдатай Французской Ривьеры, потомственный владелец белого дома с запущенным садом. Его будто натерли солнечными лучами — золотистая кожа начала шелушиться, выжженные, как южные травы, волосы, загрубелые морщинки в губных складках, ямочки…
— Я Максим, — представился он.
— Ребята! — закричала Настя, схватив за руку Наташу, которая все еще долдонила о том, что купила внедорожник у самого настоящего уголовника… — Хочу вам представить человека, который заставил меня плакать четыре раза подряд! Внимание! Звезда русской литературы Максим Гранкин!
— Я вас читал… — тут же встрял Астахов.
Ничего он не читал. У него времени нет. Слышал, может, открыл даже, пролистал пару страниц.
Все друг другу жали руки, пылкая Наташа даже расцеловала звезду русской литературы, чем заслужила хлесткий, как прут, взгляд астаховской девицы.
— А это моя жена, Галя, — сквозь весь этот гвалт донеслось до Насти.
Максим вытащил из-за спины Астахова рыжую девицу и прижал к себе.
Настя улыбалась, пожимала девице руку, приглашала гостей в беседку, но все это делало ее тело — как тогда, когда она с жуткой ангиной, температура тридцать девять и два, горло болит так, что даже дышать больно, играла в «Бесприданнице» Островского.
Этого. Не. Может. Быть. Почему они не написали на книге «Женат на лахудре — руки прочь!»?
Эта особа — его жена? Жена?
Мир рушился.
Так!
Главное — никакого хамства и сверхлюбезности — как бывает, если изо всех сил стараешься не задеть человека, который тебе неприятен.
Черт! Как он мог на ней жениться?
Он — нежный и чувственный, а она — настоящая оторва. Без вкуса. Не уродка — нет, но такая… злая.
Злая оторва уселась возле мужа и взяла его под руку. Ага… Мое, типа. Может, отравить ее? Если, например, насыпать в чай или кофе грамма три кокаина, можно ведь будет свалить на передозировку? Кокаин же почти безвкусный. Идея! Надо подмешать порошок в мороженое!
Только вот, увы, наркотиков Настя не употребляла, но это не препятствие — один звонок, и часа через два, как раз к десерту, ей привезут что угодно, куда угодно. Есть же наверняка элитные наркодельцы с пятизвездочным сервисом.
— Давно вы женаты? — поинтересовалась Леночка.
Спасибо, Леночка!
Разговор так и так крутился вокруг писателя — он был новым человеком, и всем было все интересно.
— Три года, — ответила Галя.
Ха! Кризисный период!
Настя суетилась, давала указания Вере Ивановне, устраивала всех поудобнее, но на самом деле наблюдала за ним. Время от времени Максим целовал Галю в макушку, которую та подставляла — кризис, карамба, отнюдь не на лицо.