Закройте глаза Истине

Северюхин Олег Васильевич

– Послушайте, Григорий, – начал сердиться я, – вас послушать, так нужно сложить ласты и лежать в темном и тихом месте в ожидания царствия божьего.

– Вот именно, – согласился мой оппонент, – пусть все идет так, как оно идет. Не нужно варить суп на высоких температурах и при повышенном давлении. И, если у меня получится, то я введу в параллельной России инквизицию, которая будет отсекать все лишнее и мешающее нашей жизни.

– А что, партия не была той инквизицией, которая определила кибернетику продажной девкой империализма? – спросил я.

– А у меня инквизиция будет не партийная, а народная, – отпарировал Григорий, – у нас любая Дунька без труда и без образования станет Главным инквизитором или Самодержицей Всероссийской. Вся

заграница будет трепетать перед тем, что она отчебучит или скажет в телекамеру. И вам спасибо за разговор. Были у меня размышления на эту тему, а вот наш разговор поставил все на место. Пойду снова туда и буду обкладывать Ленина такими матюгами, что вся интеллигенция и народ пойдет именно за мной, а не за ним. Интеллигенция потому пойдет, что будет думать, что это народные методы и народные оценки, а народ будет думать, что его от интеллигенции почти что ничего не отделяет – мат, он, батенька, сближает все классы. Послушали бы вы, как матерится звездуниха, которая поет в перерыве между матами, так сразу бы поняли, в чем суть нашего единства. А еще водка. Один японец сказал про нее так. Вот русская водка. Чиста как слеза. И сразу сияют от дружбы глаза. Это у них называются хокку. Стихи из трех строчек. Организуйте застолье и сразу услышите в свой адрес столько добрых слов, что невольно поверите в то, что вас окружает исключительно милые и приятные люди. Но и узнаете многое потому, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А сейчас, прощайте. Если надумаете попользоваться машиной времени, то я поставлю таймер на два перемещения: туда и обратно. Умному человеку достаточно одного перемещения. Дурак будет сновать туда-сюда. За примером далеко ходить не надо, – и он ткнул пальцем себе в грудь.

Григорий открыл моим ключом дверь, вошел в кладовую комнату и закрыл за собой дверь. Снова что-то загудело, и квартира начала дрожать такой мелкой дрожью, как человек, который пришел с морозной улицы легко одетый и только дома почувствовал, как хорошо он промерз. Потом все стихло.

Я открыл дверь кладовки. Там никого не было. Только стены были немного теплыми. Вероятно, контур нагревался.

Внезапно раздался звонок в дверь квартиры. Я открыл. На пороге стоял Миша.

– У тебя термометра нет? – спросил он. – Я после обеда прилег отдохнуть и чувствую, что меня начало как-то мелко трясти, как будто я промерз. Пошел к тебе и все недомогание сразу закончилось.

– Это, Миша, нервное, – успокоил я его, – думаешь, наверное, обо всем и не находишь удовлетворения от того, как ты живешь и что ты делаешь. Нет народного восхищения тобой, поэтому и нервишки начинают в свои игры играть.

– Вероятно, ты прав, – сказал Миша и ушел к себе.

Я пошел на кухню, набрал в чашку холодной воды, поставил ее около компьютера и стал внимательно глядеть в нее. Говорят, что Нострадамус точно так же в воде видел будущее.

Глава 57

В воде я так ничего и не увидел. Возможно, что нужно знать, какого цвета должна быть чашка, белая или темная, в какое время на нее нужно смотреть, при дневном свете или при свете свечи. Нюансов много, да и нужно обладать природным даром. Хотя, как тут узнаешь, обладаешь ты природным даром или не обладаешь? Хитрые жучки разработали систему тестов и за приличную сумму могут вам выдать вашу «тайну» о том, что вы, вероятно, являетесь потомком великого волшебника Мерлина или колдуньи Морганы и что в вас заложено то, что недоступно другим людям.

Успокойтесь и забудьте напрасно потраченные деньги. Вы не родственник и даже не однофамилец этих колдунов и волшебников. Если в вас что-то заложено свыше, то это проявится в вас в самый подходящий момент. Например, чувство опасности. Это можно расценивать как элементы трусости, но когда человек слушает свое чувство и принимает меры по обходу опасности при решении сложной задачи, то он остается в выигрыше и от этого выигрывает тот, кто послал его на это задание.

Можно, конечно, не принять во внимание предупреждение «кто прямо пойдет, тот голову потеряет» и пойти прямо. О таких людях Максим Горький говорил: «Безумству храбрых поем мы песню». Храбрость бывает отчаянная или осознанная. И тут не все так просто. Как говорится, если уж во что-то ввязался, то забудь о спокойствии, будь всегда готов к опасностям.

Я, например, хорошо чувствую, когда нужно спрыгивать с подножки разогнавшегося вагона без тормозов. Если все будут останавливать этот вагон, то и я буду вместе с ними, прилагая все силы для остановки, но если люди с горящими взорами не внемлют твоим предостережениям, устремляясь в сторону пропасти, то они выбрали свою судьбу сами и не нужно составлять им компанию, если тебе этого не хочется.

Я сидел у компьютера и философствовал, бессознательно глядя в объектив вэб-камеры. И вдруг мне показалось, что объектив моргнул. Не мигнул, а именно – моргнул, как будто это не объектив, а глаз. Какое-то знакомое чувство неизвестности говорило, что я скоро буду там, куда я так стремился, но совершенно не хотел быть там. Так уже было однажды.

Я встал, достал ящик с инструментами и заколотил гвоздями кладовую комнату. Стал инквизитором и закрыл народу путь к величайшему изобретению. Когда найдут этот артефакт, он испортится, а проволоку бомжи смотают и сдадут в приемку цветных металлов, на полученные деньги купят бутылку пойла, выпьют и откинутся на спину в блаженном помутнении, переместившись в то состояние, которое можно назвать классовой нирваной. Суть любой нирваны одна и та же – везде дерьмо и люди ходят, вляпавшись в нее. Кстати, Гриша, когда вернешься сюда, то придется тебе убираться, не солоно хлебавши. Сам говорил, что умным людям достаточно одного перемещения.

Я сделал кофе. Не торопясь выпил его и снова сел к компьютеру. Казалось, что вэб-камера следила за моими перемещениями и снова мигнула мне, как бы говоря, что она меня видит и рада моему возвращению. Я тоже мигнул ей и улыбнулся. Если начинаешь разговаривать с компьютерами, утюгами, вэб-камерами, то нужно улыбаться, чтобы люди могли принять это за шутку времен коммунистического тоталитаризма, а не за расстройство психики.

Внезапно вэб-камера начала моргать так быстро, что я не успевал моргать за ней и какая-то резкая боль начала сковывать область глаз и лба над переносицей. Затем у меня потемнело в глазах. Все мое тело стало расслабляться, покачиваемое каким-то механизмом с механическим стуком через равные промежутки времени. Какой-то странно привычный запах пыли и обработанного дезинфицирующими средствами общественного туалета ударил мне в нос.

Я сидел на мягком диване мчащегося куда-то поезда. Напротив меня сидела симпатичная девушка и что-то рассказывала:

– В мае я поступила на работу в военкомат или, как это называется теперь, отдел военного комиссариата города, пришла на вакансию юрисконсульт, но начальник военкомата, узнав, что на данную позицию претендует женщина, отказался со мной даже разговаривать, передав через старшего помощника, что в его военкомате бабы юрисконсультами не работают. Я уже решила было уйти, но мне была предложена в чем-то, как меня уверяли, похожая на юрисконсульта должность помощника начальника отделения в этом же военкомате. Меня представили начальнику отделения, он провел со мной интервью и направил в отдел кадров оформляться. Через несколько дней я приступила к обязанностям помощника. Работа была во многом незнакома, но я с усердием и старанием преодолевала трудности незнакомой работы. Проблему создавал человеческий фактор – основной «костяк» коллектива, который состоял из 20—25 женщин в возрасте от 60 до 95 лет. Меня они категорически не приняли, устраивали мне бойкоты, создавали помехи в работе, потом, неизвестно по каким причинам, объявили меня любовницей начальника, позже присовокупили мне в любовники еще четверых сотрудников из числа оставшихся лиц мужского пола, ранее военнослужащих.