Закрученный
Шрифт:
«Тебе стоит переформулировать. У тебя нет задницы».
— Я буду по тебе скучать, — тихо сказал Эйден. Его подбородок так сильно дрожал, что он едва смог выдавить слова.
«Это будет слишком по-гейски, если мы попробуем обняться вчетвером?» — спросил Джулиан.
«Да, слишком, — ответил Калеб. — Как насчет мысленного хлопка по спине?».
Еще один смешок, уже настолько тихий, что Эйден напрягся, чтобы его расслышать.
«Ага,
— Просто… если встретишься с ней, передай Еве привет.
«Передам».
«Уверен, она сейчас младенец», — сказал Калеб, веселье ушло из его голоса. Как и все остальные, он пытался справиться с эмоциями.
Джулиан фыркнул:
«Я не могу поверить, что мы прощаемся. Не могу поверить, что мы больше никогда не встретимся. Что Калеб не скажет какую-нибудь пошлую фразочку, что Элайджа не испортит все веселье или что ты, Эйден, самый благородный, самый любящий из всех, кого я когда-либо встречал, найдешь свой путь из тьмы на свет. Я не предсказатель, но тебе суждены великие дела, мой друг. Я знаю это».
Щеки горели, глаза увлажнились, невозможно сдержаться.
— Мы еще встретимся.
Думать иначе подобно смерти.
«Я так сильно тебя люблю», — снова сказал Джулиан, и вот его уже нет. Эйден чувствовал пустоту каждой клеточкой своего тела.
Еще одно прощание, к которому он не был готов.
Он оставался в том же положении, и слезы текли из его глаз. Виктория обняла его и заплакала вместе с ним. Он не был уверен, сколько времени прошло.
Когда они оба успокоились, она прошептала:
— Давай найдем Райли и Мэри Энн и пойдем домой, Эйден.
— Да. Домой.
Глава 31
— Что ты с собой сделала?!
Это были первые слова, услышанные Мэри Энн от отца, за несколько недель (а ощущалось как за целую вечность), и она знала, что они предвещали бурю.
Она сидела на пассажирском сиденье его машины. Он вытащил ее из тюрьмы, или куда там ее отправили. Она не совсем понимала, что произошло, только что их арестовали, отвезли в центральный офис полиции Талсы, завели в какую-то комнату и допрашивали часами (не то чтобы она в чем-то призналась), после чего сняли наручники и передали отцу. Который не сказал ей ни слова до этого момента.
Поскольку она не называла копам его имя и номер телефона, она могла только предполагать, что это сделал Райли. Воссоединение с отцом, за которое она хотела одновременно и поблагодарить Райли, и врезать ему.
Стоило ей увидеть папу, она чуть было не бросилась к нему с объятьями. Что угодно, только бы ему стало лучше. Как и говорила Пенни, он ужасно выглядел. Круги под глазами, напряженные линии у рта. Одежда мятая, с пятнами кофе. Но она запретила себе его обнимать, боясь, что сила бурлящих в ней эмоций разрушит новые защитные символы и она начнет опустошать его, хоть он и был человеком.
Умом она понимала, что это не случится, но страх… страх был иррациональным и всепоглощающим.
— Мэри Энн! Я с тобой разговариваю. Ты сбегаешь без предупреждения, не звонишь, я до смерти переживаю за тебя. Ищу тебя, молю полицию о помощи, расклеиваю листочки, а ты оказываешься здесь с этим… этим… — он закипал от гнева, так сильно вцепившись в руль, что тот грозил сломаться надвое.
Ее переполняло чувство вины, но она ответила:
— Мы не можем оставить Райли там. Нам нужно вернуться, — она повторила это уже тысячу раз, но отец ее не слушал. Райли мог и сам о себе позаботиться, она это понимала. Но все же. Уехать без него казалось неправильным. Даже несмотря на то, что он сам добился их ареста.
Теперь она понимала и это. Не знала только почему. А причина явно была. Когда дело касается Райли, всегда есть причина. В их следующую встречу она обязательно это выяснит. Потому что сейчас у нее на уме была только одна мысль — он хотел уйти от неприятного, болезненного разговора о расставании. Если не считать того, что это на него совсем не похоже.
— Пожалуйста, пап, — добавила она. — Давай вернемся.
Ну хотя бы в этот раз он не стал ее игнорировать.
— Мы можем его там оставить, и мы его там оставим. Мне абсолютно плевать на твоего дружка-уголовника. Этот бандит живет только по своим собственным правилам, и не факт, что даже им он всегда следует. Он украл машину, Мэри Энн. А ты была с ним рядом! И молись, чтобы эти тату на твоих руках могли смыться.
Совесть терзала ее все сильнее.
— Я… мне жаль.
— Жаль? Тебе жаль?! Это все, что ты хочешь мне сказать?
— Пап…
— Нет, замолчи. Ты принимаешь наркотики?
Что он от нее хочет? Молчать или отвечать?
— Нет. Никаких наркотиков.
— Думаешь, я так тебе и поверил?
— Да.
— Нет, я не поверил. Я больше тебя не знаю. Так знаешь что? Мы выясним это вместе. Это не обсуждается.
— Что? Мы едем делать тест?
Молчание. Молчание, которое ножом резало ее секунда за секундой. Он смотрел строго перед собой.
Прекрасно. Она тоже будет молчать. Она развернулась к окну, глядя на мелькающие деревья, на грозовые облака, нависающие над головой, на дорожный знак с названием города, который не был на пути домой.
Мэри Энн облокотилась на спину своего сиденья. Вновь посмотрела на знак, потом на своего отца. Забыли про ответный игнор.
— Куда мы направляемся?
— Очевидно, сам я тебе помочь не могу. Так что я везу тебя туда, где тебе помогут. Неважно, сколько времени это займет.
Страх накрыл ее с головой, покрывая ее коркой льда.
— О чем это ты таком говоришь?
— Я говорю о психологическом анализе, групповой терапии, лечении препаратами, при необходимости. Я говорю об искоренении твоей проблемы, в чем бы она ни была, и возвращении моей маленькой девочки!
— Пап…
— Нет! Я не хочу ничего слышать. Я был готов слушать днями, потом неделями, но не получил ничего, кроме молчания и седых волос. Я не мог есть, не мог спать, не мог работать. Думал, тебя похитили. Думал, тебя… изнасиловали, пытали. А что оказалось? Ты просто развлекалась сама по себе. Это не ты. С тобой что-то случилось. Что-то, о чем ты не можешь или не хочешь мне говорить. Поэтому я сделаю так, чтобы тебя заставили говорить другие.