Закрученный
Шрифт:
Наконец, Виктория кивнула, отошла назад, и оборотень легонько подтолкнул человека к Эйдену. Она быстро метнулась, обойдя стороной принцессу, и причина ее волнения стала ясна. Она боялась Викторию.
Умно с ее стороны. Виктория наблюдала за ней сквозь прикрытые глаза, готовая в любую минуту напасть. Они враги? Нет, не может быть. Никто не оберегал Викторию больше, чем Райли, а волк не позволил бы человеку войти в дверь в таком случае. Значит… в чем проблема?
Девчонка расслабилась, только когда оказалась около Эйдена, сделала реверанс
— Чем могу помочь, мой король?
Он не стал изучать реакцию вампирши на девчачий вопрос.
— Дай мне руку.
Она тотчас протянула ее. Он обхватил запястье. Оно было толще, чем у Виктории, более мясистым. На фоне нынешней температуры Эйдена, казалось, что человек прохладнее.
Он глубоко вдохнул ее запах, пробуя на вкус. Резче, чем он хотел и мечтал, более острый, менее сладкий, но вполне годный. Его желудок уже скрутило узелком. Он притянул ее ближе… открыл рот…
— Стой. Ты сделаешь ей больно, — в мгновение ока Виктория схватила девушку и выдернула ее из хватки Эйдена.
Человек охнула и задрожала.
Эйден зарычал. Даже запах вампирши пробуждал в нем животное. Что-то дикое, живущее там, где не было места эмоциям, только инстинктам, отточенным на поле боя.
Моя, сказала эта дикая сторона.
Не твоя, шикнула другая его часть.
— У тебя нет клыков. — Виктория подняла голову. — Поэтому, я сказала, ты сделаешь ей больно. Я укушу ее и…
— Я сам укушу ее. — С клыками или без он знал, как есть. Разве он не доказывал это Виктории много раз?
Воспоминание заставило его перевести взгляд на ее шею, где часто билась жилка. Десны снова заныли. Моя, подумал он снова. Моя — чтобы и кусать, и пить и целовать.
«Тебе она даже больше не нравится».
— Я укушу, — продолжила она, стиснув зубы, — и ты сможешь пить из нее. — Она не дала ему возможности ответить, просто взяла и укусила.
Человек закрыла глаза, застонав от наслаждения. Эйдену было хорошо знакомо это наслаждение, он жаждал его, несмотря на свое решение держаться подальше.
Клыки вампира вырабатывали своего рода наркотик, который вызывал онемение кожи и тек прямиком в вены, согревал и заставлял чувствовать себя позитивнее и счастливее. И поэтому было так много зависимых людей, которые были согласны сделать все что угодно за еще один укус.
Но не он. Больше нет.
Прошла секунда, другая. Виктория подняла голову. Губы окрасились багровой влагой, и Эйдену захотелось слизнуть их. Вместо этого он заставил себя посмотреть на две точки на человеческом запястье. В них тоже скопилась кровь, и он застонал. Чего он не сделал, так это не отчитал Викторию за неповиновение. Какое у него было право наказывать ее? Он просто потребовал предложенную ему руку и приложился ртом к ране.
Он лизнул раз, другой, пробуя амброзию на вкус, снова застонал, перед тем как пососать, дал рту наполниться нектаром. Его глаза закрылись с той же покорностью, что и глаза человека. Но все равно краем сознания он подумал, что какой бы чудесной ни была эта кровь, она должна быть вкуснее. Должна быть слаще и совсем чуточку острой.
— …нет клыков, а он все равно жаждет крови, — говорил Райли, когда Эйден начал осознавать окружающий мир. — Неслыханно.
— Видимо, так, — резко ответила Виктория. — Только глянь. В блаженстве от каждого момента.
— В блаженстве? Его глаза выглядят мертвыми, и так с тех пор, как он проснулся. С ним что-то не так.
Эйден знал, что они говорили о нем, но как и раньше, его это не заботило.
— Ладно, значит, она в блаженстве, — добавила Виктория, хлестнув словами, будто кнутом.
— Если бы я не держала ее, она бы терлась об него.
— Ты хочешь, чтобы я убедил тебя в обратном? — возмутился волк. — Мы оба знаем, что я солгу.
— Ты отвратительный друг.
— Отнюдь. Только не убивай ее после этого. Чтобы взять ее, я пообещал Лорен, что ты будешь стирать для нее неделю. А еще, что ты будешь делать это вечно, если причинишь ее рабыне какой-нибудь вред.
— Премного благодарна. Ты не мог попросить у Лорен мужчину?
По человеку прокатилась дрожь. Страха? Или она была слишком поглощена удовольствием?
— Я только предполагаю, но думаю, что люди — даже бывшие — не похожи на нас. Они не могут отделить кормление от секса. И посчитал, что Эйден предпочтет женщину.
— Он предпочитает ее чересчур!
Райли выгнул бровь.
— Ты ревнуешь, принцесса?
— Нет. Да. Он мой. — Тишина. — Ладно, был. Он… оттолкнул меня. Дважды. Ты видел, как он оттолкнул меня?
— Да. Но он тебя любит, Вик. Ты это знаешь.
— Разве? — мягко спросила она.
Любил ли он, задумался Эйден. Несмотря на то, что она не нравилась ему сейчас?
Потому что он знал, что тебе может не нравиться тот, кого ты любишь. Урок, который он выучил в детстве, когда родители отправили его лечиться, а потом ушли и никогда больше не возвращались.
Они не нравились ему, и, вероятно, он даже ненавидел их, но в то же время любил. По крайней мере, поначалу. Но по мере того, как дни проходили в лекарственном дурмане, пациенты избивали и обзывали его, эта любовь угасала, оставляя за собой только ненависть. Затем и ненависть ушла, ему просто стало безразлично. У него были души.
Души. Где его души? Они не болтали, и он не чувствовал их на задворках сознания. Они были у Виктории?
Она больше не наблюдала за ним. Ее взгляд устремился за его плечо, возможно, даже за пределы комнаты. Глаза были такие же голубые, как и раньше, без примеси зеленого, карего и серого. Нет, у нее не было душ.
Должно быть, они у него, но лекарства усыпили их.
Еще один повод для недовольства Викторией. Души были его лучшими друзьями, и несколько раз на протяжении всех этих лет были единственным, ради чего он жил. Они терпеть не могли лекарства, и когда проснутся, будут не в восторге.