Заледеневший
Шрифт:
— Я просто заурядный эпидемиолог, Халли. Фидо сможет объяснить вам все более подробно. Кстати, а когда вы намерены опуститься под лед?
— Это будет зависеть от многих обстоятельств. У вас есть декомпрессионная камера?
— Ну что вы, дорогая, разумеется, нет. До нынешнего времени о таком устройстве здесь вообще не вспоминали.
— Это плохо. Температура воды двадцать два градуса, да?
Мерритт утвердительно кивнула.
— Страшно даже представить. А Эмили намечала маршрут?
— Да.
— И какую глубину льда необходимо преодолеть, чтобы добраться до воды?
— Глубина ствола-проруби тридцать футов — от поверхности льда до поверхности воды.
— Это может быть очень опасно. Отсутствие декомпрессионной камеры не оставляет ни малейшей возможности для ошибки. А я устала, измождена, сильно ощущаю воздействие высоты. При всех этих факторах декомпрессионная камера крайне необходима.
— Защита от кессонной болезни?
— Да. Давайте подождем до середины сегодняшнего дня. А может, даже до завтрашнего утра.
— Конечно, оба варианта нас вполне устроят. Важнее всего то, чтобы вы были здоровы.
Мерритт, казалось, не испытывает ни малейшего разочарования по поводу предполагаемой задержки. Это удивило Халли, особенно если вспомнить ту поспешность, с которой ее командировали сюда. После недолгой паузы Агнес спросила:
— Вы уже виделись с врачом?
— Нет.
Мерритт снова села на свое место, и улыбка впервые за все время их встречи сошла с ее лица.
— Прошу вас, повидайтесь с ним как можно скорее, — сказала она, и также впервые за время их встречи ее голос изменился: из него напрочь исчезли преобладавшие ранее интонации заботливой тетушки.
— Да я же не больна. Может быть, небольшая простуда, но ничего серьезного, — ответила Халли.
— Вы должны побывать у него не из-за самочувствия. Вам надо открыть свою медкарту, в которой будет фиксироваться все, что связано с вашим здоровьем во время пребывания на полюсе.
— Мою медкарту скоро пришлют сюда.
— Возможно.
— Тогда зачем…
— Наблюдение за людьми на полюсе — это задача первостепенной важности. Ведь если смотреть в корень, то основной объект эксперимента, проводимого здесь, — это мы сами. Поэтому каждый прибывший должен пройти медицинское обследование. Иными словами, зафиксировать базовый уровень своего состояния.
— Но ведь я же уезжаю через четыре дня. Стоит ли так хлопотать?
Мерритт, сделав важное лицо, пожала плечами:
— Эти правила спущены сверху, и мы им следуем. Так что, пожалуйста, делайте и вы то же самое.
По выражению лица Агнес было видно, что она считает встречу законченной. Но Халли так не считала.
— Мы можем поговорить об Эмили? Грейтер сказал, вам известны подробности ее смерти.
— А что он вам рассказал?
— Ничего. Он велел мне повидаться с вами. Правда, тон его был не вполне вежливый.
Мерритт понимающе кивнула:
— Грейтеру пришлось пережить тяжелые времена. Когда он прибыл сюда, то был отнюдь не в лучшей форме. Он слишком долго пробыл на полюсе, бедняга. — Мерритт поднесла к губам чашку с кофе.
— А что с ним произошло?
— Он был старпомом на атомной подводной лодке «Джимми Картер». В результате аварии в реакторном отсеке погибли три матроса. Возможно, авария произошла и не по его вине, но у капитана были более тесные связи с командованием. Все списали на Грейтера, и его карьера закончилась. А потом жена ушла от него к другому — к тому самому капитану, который бессовестно подставил Грейтера и загубил всю его жизнь. Вы можете поверить в такое?
— Он сам вам это рассказывал?
— Господи, да конечно же нет. Вы же встречались с ним. Этот мужчина говорит так, будто каждое его слово стоит десять долларов. Нет, эта информация дошла до нас из других источников. — Агнес посмотрела на свои руки, а затем подняла глаза на Халли. — Хочу дружески предупредить вас как женщина женщину: будьте осторожной с Грейтером.
— В каком смысле осторожной?
— Этот человек, хотя и не совсем в себе, не опасен, но и не без проблем.
— Вы хотите сказать, что, кроме ненависти к женщинам, у него есть и другие проблемы?
— О, да. Он одержимый.
— В клиническом смысле?
— Его, конечно, нельзя признать невменяемым. И я не думаю, что он скверный человек по своей природе. Но когда дело касается правил, он может стать маленьким Гитлером. Так что лучше не пытайтесь обойти его решения.
— Спасибо за предостережение, — поблагодарила Халли. — Ну а что в отношении Эмили?
Мерритт поскребла ногтем корпус стоящего на столике компьютера, словно желая соскоблить что-то прилипшее и чужеродное.
— Это сложно, поскольку надо соблюдать условия конфиденциальности. Вы же не являетесь членом ее семьи, поэтому я не могу…
— Все, что я услышу, останется в этих стенах. Обещаю.
— А почему вас так это интересует?
— Несколько лет назад мы с Эмили вместе работали в БАРДА, в структуре, действующей в составе Центра контроля заболеваний, и были близкими подругами.
— Этого я не знала. — Мерритт, казалось, удивилась и по каким-то непонятным Халли причинам даже огорчилась, услышав эту новость. — Да и никто из нас не знал об этом. Но дело в другом. Все, что произошло, очень печально. Эта молодая женщина была настолько милой и любимой всеми, у нее были отличные перспективы. Такая глупая потеря.
— Что вы хотите этим сказать?
— Возможно, это поможет вам понять, почему я не расположена говорить об этом. Самое печальное заключается в том, что Эмили убила себя.
Халли знала, что это ложь. Одновременно с этим она понимала, как важно до поры до времени сохранить в тайне ото всех то, что ей известно. Она приложила все усилия, чтобы изобразить на лице ужас и испуганно воскликнуть:
— Что вы говорите! Какой кошмар.
— Да неужто это самая трагическая новость, которую вы когда-либо слышали?