Заложница в академии
Шрифт:
— А то что? — он сжимает теперь её талию, и она кажется слишком тонкой и твёрдой после мягкого, женственного тела Марион.
Рейв сдерживает рвущийся из груди рык, потому что твёрдость и гладкость, подростковая худоба Брайт вызывают больше жара в груди, чем соблазнительное тело Порт.
— Признайся, — ласково улыбается он, против воли касаясь носом её волос, щекоча кожу у неё на висках. — Ты завидовала той, кто был со мной и решила всё испортить. На что ты рассчитываешь, Масон, привлекая к себе моё внимание?
— Милый, — не менее жарко
Не остужает.
Он отстраняется, сглатывает, а потом приближается снова, на этот раз вдавливая её в стену всем телом.
— Ты меня. Не можешь. Волновать, Чокнутая Иная. Ищи внимания у таких, как Хардин.
— Да я что, против? — шепчет она ему в самое ухо, снова переходя с ледяного тона на жаркое щебетание. — Повторюсь, это ты заявился в мою спальню посреди ночи.
— Ты испортила мне свидание.
— Я просто порезалась.
— Признай. Нарочно! — признай, блин! — Ты не могла не чувствовать, чем я занимаюсь. Неужели так сложно было просто сбросить напряжение и пойти по своим делам? — он нагло усмехается.
— Неужели ты думаешь, что я буду мастурбировать всякий раз, как ты зажмёшь очередную истинную шл…
Он не даёт ей договорить, потому что она собирается сказать что-то слишком отвратительное и недопустимое. Рука, которая держит её за талию сжимается сильнее, пальцы впиваются так, что ткань футболки становится неощутима. Вторая рука вцепляется в её подбородок.
Острый, маленький, созданный для того, чтобы Рейв Хейз вот так в него вгрызался своими пальцами.
— Закрой рот. Пожалеешь.
— Я и так о многом жалею. Одним больше, одним меньше, — выдыхает она ему в лицо.
А потом улыбается.
Многообещающе так, самоуверенно.
Рейв качает головой.
— Когда ты уже поймёшь, что за языком нужно следить? Тебя жизнь ничему не учит?
— Увы… — она досадливо дует губы, а потом улыбается.
— Значит я научу, — рычит раздражённо он.
— Сделай такое одолжение, — бесстрашно фырчит она и демонстративно закатывает глаза.
Рейв долго вглядывается в её лицо, будто не понимает: шутит она, или нет? Брови сдвинуты, челюсть напряжена. Он будто очень сильно пытается держать себя в руках, но плавает на самой грани. Это болезненное удовольствие предвкушения.
— В таком случае… можешь быть уверена, я сведу тебя с ума, — пока он это шепчет, низко склонясь к её лицу, его губы касаются её виска, и тысячи горячих импульсов простреливают оба напряжённых взволнованных тела. — Ты мешаешь мне… я помешаю тебе. И буду делать это снова и снова. Пока ты не поймёшь, что Иные в Траминере сидят и не отсвечивают. Ты пожалеешь…
Они словно оба иссушены, оба ворочают во рту сухими языками и нервно сглатывают, оба шевелят потрескавшимися губами и оба думают: “Каково это?”.
Не намерение,
Между ними нет воздуха, тела прижаты слишком близко и стоять так уже просто жарко. Они не замечают в какой момент сталкиваются лбы, соприкасаются кончики носов.
— Докажи, — легко срывается с губ Брайт. — Докажи, что пожалею. Мне очень интересно на это посмотреть.
Глава двадцатая. Эффект незавершенного действия
|Эффект незавершенного действия (эффект Зейгарник)
Явление, характеризующее влияние на процессы памяти перерывов в деятельности. Установлен Б. В. Зейгарник, проверявшей гипотезу К. Левина о том, что прерванные задачи в силу сохраняющегося мотивационного напряжения запоминаются лучше, чем завершенные.|
Рейв не мог смириться с тем, что полоумная, чокнутая Иная Сирена не понимает очевидных вещей. Ей и её наглости тут не место! Тут таких как она… убивают, сжирают на обед и выкашливают тонкие воробьиные кости.
Это место не для неё! Эти люди ей не станут друзьями. Ей нужно просто пережить семестр, а потом валить — валить на все четыре стороны, уносить ноги.
Он не мог так же смириться с тем, что какого-то черта стоял буквально всем телом в неё врастая. Лица, животы, бёдра, руки — всё было в таком тесном контакте, что стало казаться, будто так всегда и было. Да, она — его естественная часть, эдакое безумное продолжение.
Лёгкие горели, не вмещая столько лишнего воздуха.
Это всё чёртовы чары Фаима! — раздражённо думает он.
Дрожащими от перенапряжения ладонями обхватывает её лицо, заглядывая в сверкающие глаза. Они настолько странные, что гипнотизируют. Снова. Такое уже было, Рейв будто снова стоит на берегу океана, даже может почувствовать порывы ветра, услышать шум волн.
Брайт такая, до ломоты в пальцах, хрупкая, но при этом упёртая, будто у неё пять жизней про запас. От противоречия в Рейве копится бешенство.
И до сих пор пульсирует чёртов вопрос: «Каково это…», но он не собирается растрачивать на девчонку остатки своей выдержки. А если он её поцелует…
Нет!
О таком нельзя говорить, думать и даже мысленно произносить.
Но запретное слово уже выпущено и теперь скачет по мыслям, словно упущенный воздушный шарик.
Целуй…
Целуй!
Целуй! Целуй! Целуй! Целуй!
Слово пульсирует, будто вырванное из груди, окровавленное сердце.
Большие пальцы, лежащие на её скулах подрагивают и очень скоро это превращается в какую-то до жути неумелую, неловкую ласку. Её кожа очень тёплая, гладкая. Пахнет по прежнему макадамией и, если закрыть глаза, можно не видеть розового золота глаз. Тогда всё становится слишком простым, слишком очевидным.