Заложники

Поцюс Альгирдас

Довиле пока не могла определенно сказать, как она поведет себя в тот решающий день: поедет, куда приказано, или сбежит к родителям? Ее раздирали сомнения, и они мучили, как болезнь. Утром тридцать первого декабря девушка поднялась ни свет ни заря, и первой мыслью было: отказ поехать будет равносилен предательству. Выходит, Липка не на шутку перепугалась и сбежала — иначе Шарунас и не подумает. Грош цена, значит, их любви. Эти мысли придали девушке решимости. Скорей, только бы поскорей увидеть любимого — больше Довиле ни о чем не могла думать. Раз уж на его долю выпало столько лишений, она не может, не должна выбирать в жизни лишь безопасные тропы. Будь что будет…

С самого утра пошел легкий снежок, а после обеда

не на шутку разыгралась вьюга. Учительница все чаще подходила к окну, смотрела во двор. Пушистые снежинки прилипали к стеклу и, сбившись в комья, соскальзывали на подоконник. Казалось, в этом беснующемся мареве не места живым. Выйдешь наружу — и пропадешь: облепит тебя с ног до головы снегом, укутает стихия холодной периной. В такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. А что, если это предзнаменование? Если сама природа хочет предупредить об опасности, удержать девушку дома? Может статься, что таинственный незнакомец собьется в этакую непогоду с дороги и не приедет. Не успела Довиле подумать об этом, как увидела во дворе красивого буланого коня, который тащил за собой сани. Грива и спина коня, возница и облучок были белыми от снега. Конь остановился возле забора и отряхнулся. Человек, казавшийся издали заснеженной копной, продолжал неподвижно сидеть на месте. Наконец он зашевелился, повернулся боком и посмотрел на школьные окна. Учительница отпрянула в сторону. По спине пробежал неприятный холодок. И все-таки она продолжала наблюдать из-за занавески. Вот возница неуклюже выбрался из саней: не поймешь, стар он или просто неповоротлив, оттого что слишком тепло укутан. Суконная хламида, наброшенная, по-видимому, поверх тулупа, путалась у него в ногах, капюшон целиком скрывал лицо. Мужик пошарил в санях и вытащил мешок с овсом, подвесил его к морде животного. Нагнув голову до самой земли, конь принялся жадно есть. Хозяин же, судя по всему, не торопился идти в дом. Он топтался возле саней, сметал с них снег и, поправив попону на сиденье, принялся разглядывать школьный двор — не иначе давал роздых коню.

Отойдя от окна, Довиле сунула ноги в зимние ботинки, надела легкое осеннее пальто — другого у нее не было — набросила на голову огромную материнскую шаль. Во двор, однако, она не спешила, стала прибираться на кухне, подметать веником щепки под печкой. И только тогда пробежала пальцами по пуговицам — проверила, все ли застегнуты, постояла, послушала, что делается во дворе, и, сделав над собой отчаянное усилие, нажала на дверную ручку…

Возница продолжал суетиться возле саней, однако на приветствие все же обернулся, поздоровался.

— Вы зашли бы в дом, а? Чайку попили, согрелись бы, — предложила девушка.

— Некогда, — сиплым старческим голосом буркнул незнакомец. — Тетя на крестины зовет, нужно торопиться — ночь на носу.

В голосе возницы прозвучали строгие, требовательные нотки. Довиле успела все же мельком разглядеть этого человека: она увидела огромный, покрасневший на морозе нос, седые усы и запорошенные снегом брови.

Как только мешок с овсом опустел, старик снял его и надел на морду коня недоуздок.

— Садитесь, барышня!

Довиле устроилась слева от возницы, который, тяжело опустившись рядом с ней, присвистнул:

— В таком пальтишке и поедете?

— Не замерзну. Я ведь еще в кофте, — заверила его учительница.

— Ну, глядите! В такую стужу…

— А долго ехать?

— Часа за три, думаю, доберемся. Если мой буланый не подведет, — ответил возница. Он заботливо укутал собачьей дохой ноги обоих и только тогда дернул поводья.

Сначала ветер дул справа, и Довиле, привалившись к старику, как к стогу сена, не почувствовала особых неудобств. Ноги согревала собачья шкура, а лицо девушка спрятала в шерстяном платке, оставив лишь щелочку для глаз. Правда, разглядывать было нечего — все было скрыто за снежной

завесой. Ехали молча. Время от времени возница покрякивал и погонял коня. Девушке было интересно, о чем он думает, но спросить об этом, она, разумеется, не решилась. Что связывает этого человека с лесом, думала она, с ее Шарунасом по кличке Папоротник. Что он думает о ней, молодой учительнице, которую везет сейчас на свидание с вожаком лесной банды?

Дорога была тяжелая, и часа через два резвый конь устал, все чаще переходил на шаг. Поскрипывал под его сильными ногами рыхлый, только что выпавший снег. Сумерки стали совсем густыми. Довиле не могла взять в толк, как это вознице и коню удается ориентироваться в царстве кромешного снега, ведь недолго сбиться с пути, опрокинуться в припорошенную канаву. Иногда мимо проплывали крестьянские усадьбы, мерцали в темноте, как глаза привидения, редкие огоньки домов. Дорога петляла, делала резкие повороты, огибала островки голых деревьев, пока наконец не нырнула в лес. «Видно, уже недалеко», — подумала девушка и зябко передернулась, будто только сейчас ощутила холод. На самом же деле ветра в лесу почти не было, по белой ровной, без ям и сугробов, дороге даже не змеилась поземка. Конь, почуявший, судя по всему, что до дома недалеко, прибавил шагу. А вскоре перед ними открылась поляна, лес остался лишь с одной стороны, и сани, миновав единственный огромный сарай, стали спускаться с пригорка в долину, где на белоснежной глади можно было разглядеть пятна кустов.

— Стой! Кто такие?! — гулко взорвалась ночная тишина.

Довиле вздрогнула, затаив дыхание. Не сразу подал голос и возница.

— Люди мы! Кто ж еще! — с вызовом ответил он.

Учительница увидела, как от раздвоенной толстой березы отделилась черная фигура. Она быстро подошла к саням. Вспыхнул карманный фонарик. Довиле зажмурилась. Луч грубо шарил по ее лицу.

— По дороге никого подозрительного не встретили? — спросил тот же голос, как выяснилось, принадлежащий этому человеку.

— Никого, — буркнул возница.

— Поезжайте!

Только сейчас учительница, осмелев, посмотрела вокруг. Она заметила, что фигур оказалось все же две. Мужчины были вооружены. Сани быстро заскользили вперед, и темные силуэты растворились в ночи.

Конь с трудом продирался сквозь кусты к просеке. Ветки ольховника изредка задевали лица людей. А потом глухо застучали по деревянным мосткам копыта. Довиле услышала журчание незамерзшего ручья и увидела темную ленту воды, извивающуюся между седых от снега кустов.

Сразу за ручьем дорога пошла в гору. Напрягаясь всем телом, конь упрямо взбирался на косогор. И снова захлестали по лицу ветви деревьев, а одна из них чуть не сорвала с головы девушки теплую шаль. Все это напоминало кошмарный сон: мелькали, царапались, преграждали дорогу невидимые злые духи. Довиле съежилась в комочек и зажмурилась. Очнулась она, лишь когда сани вскоре остановились. Первое, что увидела путешественница, было большое темное строение — старинное гумно с высоким, едва ли не упирающимся в землю скатом крыши. Вблизи это строение казалось огромным, величиной с гору.

— Добрались с божьей помощью, — проворчал возница и стал выбираться из саней.

Довиле же продолжала сидеть на месте, не зная, что делать дальше, и с любопытством озиралась вокруг. Она заметила еще две постройки — избу и хлев. Там было тихо и темно — не лаяла собака, не горел свет в окнах. Можно было подумать, будто тут уже давно никто не живет. Правда, по одному признаку все-таки девушка заключила: первое мнение ошибочное. В нос ударил запах дыма, кухонного чада, свежеиспеченного хлеба, хмеля. В дальнем конце избы она различила два окошка. Только сейчас Довиле заметила в углу одного из них желтоватый свет. Значит, окна наглухо занавешены изнутри. От стен избы и хлева падали густые тени, и девушке казалось, что там кто-то стоит и наблюдает за ними.