Заложники
Шрифт:
– Вы хотите, чтобы я ей сказал?
– Что?
– Об аккомпаниаторе? – уточнил Гэн.
Господин Осокава посмотрел на Роксану Косс, которая по-прежнему сидела отвернувшись, лицо ее скрывал каскад волос. Несмотря на то, что рядом с ней на софе сидели другие люди, она казалась совершенно одинокой. Священник находился рядом с ней, но не с ней. Глаза его были закрыты, губы как будто беззвучно шептали слова молитвы.
– О, я думаю, она это знает! – А затем добавил с сомнением: – Я уверен, что все ей об этом уже говорили.
Гэн не настаивал. Он ждал. В его обязанности не входило давать советы господину Осокаве. Он знал, что секрет его профессии заключается в умении ждать, пока хозяин придет к тому или иному заключению.
– Если это не покажется слишком бестактным, – наконец сказал он, – может быть, вы передадите ей мои соболезнования? Скажите ей, что я считал ее аккомпаниатора смелым и талантливым человеком. – Он посмотрел Гэну прямо в глаза, между ними промелькнуло что-то необычное. – А что, если я действительно несу ответственность за его смерть? – снова спросил он.
– Каким образом?
– Ну, это же мой день рождения. Они приехали сюда ради меня.
– Они приехали сюда работать, – возразил Гэн. – Они вас вообще не знали.
Господин Осокава, которому только что исполнилось пятьдесят три, выглядел внезапно постаревшим. Он совершил ужасную ошибку, принимая такой дар, и теперь он как будто расплачивался годами своей жизни.
– Скажите ей, да-да, скажите ей обязательно, что я очень скорблю.
Гэн кивнул, поднялся со своего места и пересек комнату. Комната была огромной. Даже если не считать большой прихожей и столовой, примыкавших к ней с разных концов, сама гостиная имела весьма сложную конфигурацию и состояла из трех отдельных помещений, так сказать, комнат в комнате, заставленных стульями и креслами. Для концерта вся мебель была сдвинута к стенам, а потом, в ходе дальнейших событий, постепенно снова возвращалась в середину, совершенно стихийно и хаотически, потому что заложники устраивались как могли. Если водрузить в этой комнате стойку регистратуры, она станет напоминать огромное гостиничное фойе. А если бы здесь был пианист, подумал Гэн… но тут же отбросил эту мысль. Роксана Косс сидела одна, но неподалеку от нее располагался молодой террорист, прижимающий к груди винтовку. Гэн уже видел раньше этого мальчишку. Это он держал Роксану Косс за руку, когда все заложники в первый раз легли на пол. Интересно, почему он запомнил именно этого, ведь все остальные сливались для него в одно неразличимое целое? Очевидно, что-то было в его лице, нежном, в некотором смысле интеллигентном, неординарном. Гэну самому не понравилось, что он это заметил. В этот момент парень открыл глаза и встретился взглядом с Гэном. Минуту они смотрели друг на друга, а затем одновременно отвели глаза в стороны. В животе у Гэна появилось странное тянущее чувство. Тем легче будет говорить с Роксаной Косс. Она не пугает его так, как этот парнишка.
– Извините меня, – обратился он к ней. Он выбросил из головы юного террориста. Никогда в жизни он не подошел бы к ней по собственному почину. Никогда бы не нашел в себе мужества выразить ей свою собственную симпатию и соболезнования, точно так же как господин Осокава не нашел бы в себе мужества обратиться к ней напрямую, даже если бы его английский был превосходным. Но вместе они ощущали себя в этом мире вполне свободно: две половинки мужества, составляющие вместе одно храброе целое.
– Гэн! – сказала она. Потом грустно улыбнулась. Глаза ее все еще были заплаканными. Она встала с дивана и взяла его за руку. Из всех людей в комнате она твердо знала только его имя, и ей доставляло удовольствие произносить его вслух. – Гэн, спасибо вам за прежнее, за то, что вы их остановили.
– Я никого не останавливал, – покачал головой Гэн. Он очень удивился, услышав свое имя из ее уст. Удивился, как оно звучит. Удивился касанию ее руки.
– Ну как же, все бы пошло насмарку, если бы вы не оказались на месте и не перевели бы им вовремя все, что я сказала. Я бы тоже закричала, как та женщина раньше.
– Вы и так выразились совершенно ясно.
– Подумать только, они хотели в него стрелять! – Она отпустила его руку.
– Я рад, – начал было Гэн и остановился, соображая, чему в самом деле он может быть рад. – Я рад, что покой вашего друга не был нарушен. Я уверен, что очень скоро его переправят домой.
– Да, – сказала она.
Гэн и Роксана одновременно представили себе аккомпаниатора, возвращающегося домой: вот он живой сидит в самолете возле иллюминатора и смотрит на облака, клубящиеся над этой страной.
– Мой работодатель, господин Осокава, просил меня передать вам свои соболезнования. Он хотел, чтобы я вам сказал, что ваш аккомпаниатор был очень талантлив. Для нас большая честь услышать его игру.
Она кивнула.
– Он прав, это действительно так, – сказала она. – Кристоф был очень хорошим. Мне кажется, люди нечасто обращают внимание на концертмейстеров. Наверное, именно это хотел сказать ваш… работодатель. – Она раскрыла ладонь. – Он дал мне носовой платок. – Маленький белый флажок, реющий между ее пальцев. – Боюсь, что я его испачкала. Мне кажется, он вряд ли захочет получить его обратно в таком виде.
– Разумеется, он захочет, чтобы вы оставили его у себя.
– Скажите мне еще раз его имя.
– О-со-ка-ва.
– Осокава, – повторила она медленно. – Ведь это его день рождения мы тут отмечали?
– Да. Он чувствует себя ужасно виноватым из-за всего случившегося. У него очень развито чувство ответственности.
– За то, что это его день рождения?
– За то, что вы и ваш друг приехали сюда выступать. Он считает, что вы оказались в этой ловушке из-за него, и, может быть, ваш друг… – И снова Гэн остановился. Не имело смысла пускаться в такие долгие объяснения. Вблизи ее лицо казалось совсем юным, почти девичьим, с этими чистыми глазами и длинными волосами. Но Гэн знал, что она старше его по крайней мере лет на десять и что возраст ее приближается к сорока.
– Поблагодарите господина Осокаву от моего имени, – сказала она. Потом начала убирать с лица волосы и закалывать их оставшимися шпильками. – Что за черт! Как будто я так занята, что не могу поговорить с ним сама. Он говорит по-английски? Ах да! Ну, вы переведете. Вы среди нас единственный, у кого есть работа. А кстати, существуют ли на свете языки, на которых вы не говорите?
Гэн улыбнулся, представив себе длинный список языков, на которых он не говорил.
– На большинстве языков я не могу сказать ни слова, – ответил он.
Роксана Косс взяла его под руку, как будто почувствовала слабость, и они вместе проследовали через комнату. Нельзя упускать подобный случай! У нее был такой тяжелый день! Все мужчины в комнате замолкли, подняли головы и проводили их взглядом: молодой японский переводчик пересекает широкое пространство гостиной об руку со знаменитой певицей! Как странно и красиво выглядит ее рука на его рукаве, эти бледные пальцы, касающиеся его запястья!
Когда господин Осокава, который старался смотреть в другую сторону, понял, что Гэн ведет Роксану Косс прямо к нему, он почувствовал, что краснеет до самого ворота рубашки. Он вскочил на ноги и стал дожидаться их стоя.
– Господин Осокава, – сказала Роксана и протянула ему руку.
– Госпожа Косс, – ответил он и поклонился.
Роксана села на стул, господин Осокава занял соседний. Гэн придвинул к ним стул поменьше и уселся в ожидании.
– Гэн сказал, что вы чувствуете свою вину за все происходящее? – начала она.
Господин Осокава кивнул. Он говорил с ней с предельной откровенностью: так разговаривают люди, знакомые всю жизнь. Но что такое жизнь? Этот день? Этот вечер? Террористы перевели стрелки часов, и всякое понятие о времени исчезло. Лучше однажды набраться храбрости и высказать все честно, чем погибать от сознания вины, все туже затягивающего горло. Он рассказал ей, что отклонил множество приглашений, поступивших к нему из этой страны, но потом все же согласился, потому что ему сказали, что приедет она. Он рассказал ей, что никогда не имел планов устанавливать с этой страной экономическое сотрудничество. Он сказал, что всегда был большим поклонником ее таланта, и перечислил города, в которых видел ее на сцене. Наконец, он сказал, что в некоторой степени несет ответственность за смерть аккомпаниатора.