Замарайка
Шрифт:
Отчего мне так хочется петь?
Отчего мне так хорошо?
– Думай, худая башка, думай!
– Хосейка ладонью хлопнул себя по лбу.
Мальчик не понял, помогло ли ему наказание или что-то другое, но слова вдруг прибежали к нему, стали выстраиваться в большой аргиш. Он быстро произносил их, стараясь запомнить, поражаясь своим удивительным даром.
Если смотреть на солнце
Значит упрямо смотреть на юг,
Я это давно узнал.
Рассказывал мне об этом еще отец.
Тундра утром хороша.
Рассказал
С которым я живу.
Солнце летнее присело
На край пологого холма.
Кусты темнеют мехом рысьим,
Озера - глаза твои,
Мой Ямал.
Оленьими стадами облака
Бредут по небосводу.
Гуси собрались в отлет,
Летят, махая родным просторам,
Твоим озерам, тебе, Ямал!
– Хосейка!
– раздался неожиданно громкий голос Нярвей.
Мальчик остановился. Недовольный, стал прислушиваться к порывам ветра. Пропало чудесное ощущение неограниченной свободы. Разлетелись звучные стихи, которые с таким трудом пришли к нему. Он снова почувствовал себя маленьким четвероклассником, под которым висели повседневные дела и школьные отметки.
– Хосейка! Каникулы!
– кричала с другой стороны Учкалы.
– Мария Ивановна сказала: "Каникулы!"
– Мария Ивановна!
– передразнил Учкалы Хосейка.
– Зачем мне ее каникулы? Гуси еще не табунятся, а она спешит! Думай, худая башка, думай!
– Он снова хлопнул себя ладонью по лбу, но стихи не приходили.
Хосейка сел на камень и задумался. Надо ему разделаться с Нярвей, отлупить ее вместе с Учкалы. Пусть не бегают за ним! Помешали написать стихи о Ямале! Разве они понимают, как трудно найти нужные слова?!
– Хосейка! Где ты, Хосейка?
– громко, озабоченно кричала Нярвей.
– Хосейка! Каникулы! Каникулы, Хосейка!
– вторила ей без остановки Учкалы.
Но мальчик не отзывался. Он твердо знал, что девчонки не годились в товарищи. Их надо вздуть, чтобы они за ним не бегали. Ничего особенного не случилось. Обойдется он без каникул!
"Пускай ищут целую неделю, а я не буду отзываться!" - твердо решил Хосейка. Он удобнее устроился на камне. Подвернул пустой рукав под голову и закрыл глаза.
Девочки медленно приближались к озерам и все время кричали.
Скоро Хосейка пригрелся и заснул.
На спящего налетела Лапа. Она была вся в грязи, тяжело бежала, и от быстрого бега язык свисал изо рта. Она прыгнула на грудь хозяину и ткнулась открытой пастью прямо в лицо.
Хосейка был недоволен появлением Лапы. Она не дала ему досмотреть сон. Слова продолжали звучать в его ушах, выстраиваясь по порядку.
Оленьими стадами облака
Бредут по небосводу,
Гуси собрались в отлет,
Летят, махая родным просторам,
Твоим озерам, тебе, Ямал!
– Хосейка, вот ты где прячешься!
– громко крикнула Нярвей и принялась изо всей
– Я устала тебя искать. Лапу послала! Есямэта решил отомстить тебе за лисенка.
– Только за этим ты бежала?
– Я хотела тебе сказать.
– Пусть только попробует!
– Хосейка крепко сжал кулаки.
– Есямэта подговорил Тэбко и Сероко. Втроем хотят тебя бить.
Но Хосейка не слушал девочку. Убежавшие строчки стихотворения замелькали перед ним. Они прибегали к нему во сне, но он их не запомнил.
Хосейка напряженно смотрел на камни и торопливо шептал, складывая слова:
Оленей быстро я запряг,
Вперед! На Север! Эй! Вперед!
Полозья свищут. Стонет лед.
– Хосейка, ты не слушаешь меня!
– Нярвей дернула мальчика за рукав малицы.
– Трое на тебя нападут: Есямэта, Сероко и Тэбко.
– Отстань!
– нетерпеливо отмахнулся мальчик, крепко сжимая кулаки. Неизвестно, когда на него нападут ребята, но он готов сейчас разделаться с Нярвей. Пусть она не пристает к нему с глупостями.
– Ямал, Ямал! Я повезу тебе привет, Ямал!
– Ты что, шаманишь?
– испугалась Нярвей, отодвигаясь от Хосейки. Давно ей казалось, что он с чудинкой. Совсем не похож на знакомых ребят.
– Шаманю! Не боюсь я Есямэту, не боюсь Тэбко, не боюсь Сероко! засмеялся Хосейка.
– Слушай песню.
Нярвей удивленно уставилась в открытый рот мальчика. Разве он нормальный: не боится, что ему разобьют нос!
Оленей быстро я запряг,
Вперед! На Север! Эй! Вперед!
Полозья свищут. Стонет лед.
Я привезу тебе, Ямал, привет!
Хосейка прочитал начало стихотворения и замолк. Нярвей удивленно смотрела на мальчика.
– Понравилось?
– требовательно спросил Хосейка. Он понимал, что стихи требовали слушателей. Молчаливая Лапа всегда его хорошо слушала, но она никогда не хвалила его и не ругала.
– Ты придумал?
– Сам.
– Почему ты такой врун, Хосейка?
– засмеялась Нярвей.
– Маленький, а врешь... Как барон Мюнхгаузен... я читала. Он был самым большим вруном! Ты рыбу в нарты запрягал, а он шомполом всю стаю уток сразу убил...
– Я врун?.. Рыбу поймал большую, не мог вытащить, чуть в лунку не попал...
– Хосейка сжал кулаки и угрожающе двинулся на Нярвей.
– Я написал... придумал... Я давно научился... Разуй глаза, слушай!
Отчего мне так хочется петь?
Отчего мне так хорошо?
Никто не знает!
Полетит мой аргиш
Сквозь ветер и пургу,
Весь яркий, весь в снегу.
По мере того как Хосейка громко читал, глаза у Нярвей округлялись. Она ближе подвинулась к мальчику, стараясь не проронить ни одного слова. Сколько раз она сама летела на нартах! Как точно он отыскал слова: "Сквозь ветер и пургу, весь яркий, весь в снегу!"