Замена
Шрифт:
Он задохнулся и опустил взгляд. В его груди зарастала сквозная рана – нет, просто прореха: без крови, без обломков костей. Меня колотило, но я смотрела, как затягивается эта дыра. Смотрела поверх ствола пистолета.
– Это… Это что? – спросил он.
Я едва слышала Анатоля сквозь дождь. Я едва слышала все за ударами своего сердца.
– Это значит, что я в вашем мире, – сказала я.
Свой голос я тоже едва слышала: «Я стреляла в него». Я словно бы видела, как между нами – образы его снов, подарки Кристиана. Я видела
Свое лицо.
Кристиан сводил с ума Анатоля, но достал меня. И вот капли дождя висели в воздухе, как подвешенные на лучах света, и вдруг стало ослепительно светло. День вернулся сразу весь, без перехода, без разбегающихся туч.
День вернулся. Капли – остались.
– Вы… Вы в меня выстрелили!
– Да.
– Если бы я… – Анатоль сглотнул. – Если бы мы наоборот?.. В вас? Внутри вас?
– Нас вернуло бы в реальность, – сказала я, глядя ему в глаза. – Вам было бы очень больно.
Я держалась за эту мысль – только она и была настоящей, только она и была надежной. Куарэ не мог прийти в себя, он смотрел, как я опускаю оружие, вел взглядом зрачок ствола, и я поторопилась развеять пистолет. Только тогда он выдохнул и сел – почти упал на землю. Полетели брызги.
– Я… Вы… – он потер грудь, поморщился. – Я наговорил лишнего, да?
«Немного. Совсем».
– Просто, знаете, Витглиц, нас тогда сняли с уроков и повели в бомбоубежище – за два дня до того, как приехал отец. Сказали, большая авария, но все уже тогда шептались, понимаете? Ядерный гриб, понимаете? Я сидел в бомбоубежище, слушал, как Стефан и этот, как его? Кей, что ли? Я слушал, как они сговариваются сбежать, а сам думал, а вы в это время все видели…
Он наконец поплыл: заплакал по-настоящему. От жалости к себе, от тоски по матери, по непрожитым годам с нею и с отцом. Я все ждала, когда он обвинит меня в этом, когда вспомнит, на кого тратил время Серж Куарэ, пока его сын собирал рюкзак и искал на карте интернат «для дебилов». Я смотрела на него сверху вниз, и снова шел дождь, он плакал со своим хозяином. Я ждала – непрошеная гостья в его жизни.
Вернее, прошенная, но не им.
Он иссяк, он молчал и смотрел на меня, а я совершенно не знала, как поступить в этой ситуации. «Сядь рядом, Соня, – подумала я. – Сядь и обними его. Все ты знаешь». Внутренний голос напомнил мне Джоан и Старка разом – а еще я подумала, что Анатолю может быть гадко.
Он видел то, что показал ему Кристиан.
– Куарэ, – позвала я. – Те сны, о которых вы говорили…
Анатоль помотал головой:
– Я болен, Витглиц. Я больной извращенец, простите меня, пожалуйста. Я, наверное, не так понял что-то из вашей памяти. Помните, у нас разные метафорические коды?
Я кивнула. И я сама не верила, что собираюсь возражать.
– Помню. Это не сны. Точнее, не ваши сны.
«Ты не поверишь, Анатоль. А если поверишь, то я или стану прошеной
– Витглиц…
– Помолчите. Кристиан появился в моей жизни…
Мы сидели в моем кабинете и смотрели друг на друга. В глазах Куарэ еще отражалась степь, а свет из окна казался тусклым, ненастоящим – как и весь мир по эту сторону.
– Спасибо за анализ урока, – сказал Анатоль. – И вообще, за все.
– За все?
– За то, что вы пришли.
«Мне нужно много обдумать, – говорил его взгляд. – Мне тяжело с вами».
Но я услышала главное – вернее, не услышала то, чего боялась: он не попрощался сразу, не сбежал, не ушел.
«Если ты будешь хорошей девочкой, Соня, он тебя пожалеет».
На этот раз я будто услышала Кристиана.
Хватит. Я – это я, и только. Позже я пойму, что мы обменялись ужасными вещами: он показал мне обиженного и несчастного ребенка, я ему – безразличную игрушку, куклу. Позже я пойму, что мы, наверное, поторопились.
Позже, пожалуйста. Пускай это будет позже.
Он отпустил мою руку только у входа в медицинский кабинет.
– Вы уверены, что дальше сами?
– Да. До завтра.
Куарэ удивленно заглянул мне в глаза:
– До завтра?
– Я думаю, вам нужно время, Куарэ.
– Нужно, – согласился он и кивнул. – Очень нужно, Витглиц. И мне, и вам. Только есть ли оно у нас?
– Есть, – сказала я.
Я верила в слова Куарэ-старшего, как верила всему, что он делал. Верила – но имела в виду не это. Анатоль и я, я и Анатоль провели годы в мире микрокосма, мы вылили друг на друга ведра воспоминаний, мы резали друг друга своим прошлым. Я даже выстрелила в него.
В реальном мире прошло около полутора минут.
– Есть, – повторила я и пожала ему руку. – До завтра, Куарэ.
Он без слов поцеловал меня в щеку, мир взорвался – и высвободил степь.
– Простите меня, я на секунду, – быстро сказал Анатоль. – Вы правы, я должен многое обдумать, но вы только не сомневайтесь: я не сбегу.
– Не сбежите?
Щека горела, и я едва стояла на ногах.
– Нет. Вы прожили ужасную жизнь, да, мне страшно, но с вами что-то не так. Вы выросли слишком хорошей, Соня.
«Слишком хорошей, – подумала я, стоя у двери кабинета Мовчан – Я – хорошая». И, уже открывая эту дверь, я поняла, что Куарэ сразу же нарушил свое обещание: он убежал, боясь того, что я скажу что-то в ответ на его теплое признание.
Что-нибудь… Правильное.
В кабинет Анастасии Мовчан я вошла с улыбкой.
– Мэри совсем рехнулась на половой почве, – сказала Мовчан.
Сегодня она выбрала шреддер. Аппарат полосовал чистую бумагу. Доктор Анастасия смотрела на тонкие ленты, терла висок и закладывала новый лист. Я не видела ее трезвой с того момента, как она прописала мне симеотонин.