Заметки летописца
Шрифт:
Не стану излагать разговора; замчу только одну забавную черту. Духъ Канта подсмивается надъ профессоромъ Фортлаге, зачмъ онъ засидлся за полночь.
«Вотъ матеріалисты», — говоритъ онъ, — «т теперь уже спять; они, какъ люди трезвые, не проводятъ полночи за своей конторкой, а рано идутъ въ постель и рано встаютъ и пр.». Германія, такъ Германія и есть!
Главное же, на что мы хотимъ обратить вниманіе, есть то понятіе о кантовской философіи, которое излагается въ этомъ разговор. Достаточно будетъ привести заключительныя слова, которыя авторъ влагаетъ въ уста самого духа Канта.
«Вотъ положеніе», — говоритъ этотъ духъ, — «которое пролегомены выставляютъ какъ главное положеніе и вмст какъ результатъ всей критики чистаго разума: „Всякое познаніе изъ одного чистаго разсудка или изъ одного чистаго разума ничто иное, какъ одна видимость,
Хотя эти слова и выставлены какъ буквальная выписка изъ Канта, и даже обставлены кавычками, но въ самомъ дл они представляютъ умышленно искаженное мсто изъ Канта. Объ этомъ догадается всякій хотя бы по фраз: истина заключается въ одномъ опыт. Говорить такимъ образомъ Кантъ не могъ.
Для сравненіи приведемъ подлинныя слова Канта изъ Prolegomena (§ 59).
„Такимъ образомъ мы не отказываемся отъ нашего прежняго положенія, которое есть результатъ всей критики: „что нашъ разумъ посредствомъ всхъ своихъ принциповъ научаетъ насъ никакъ не больше, какъ только предметамъ возможнаго опыта, да и относительно этихъ предметовъ только тому, что можетъ быть дознано на опыт“; но это ограниченіе еще не значитъ, чтобы онъ (разумъ) не могъ довести насъ до объективной границы опыта, именно до отношенія къ чему-то такому, что само не есть предметъ опыта, и однако же, должно быть послднимъ основаніемъ всякаго опыта и пр.“.
И такъ, нмцы забыли Канта! Они не понимаютъ его; умышленно или неумышленно, но они искажаютъ его слова; они хотятъ выставить его проповдникомъ голаго эмпиризма.
Впрочемъ, самое замчательное во всемъ этомъ, конечно великая сила славнаго имени Канта. Собственно говоря, въ глазахъ Ноака и его единомышленниковъ Кантъ долженъ бы принадлежать къ такимъ же сумасбродамъ, какими они считаютъ Гегеля, Шеллинга и другихъ. Но, издваясь надъ самыми великими философами, нмцы все еще не смютъ коснуться Канта. До сихъ поръ это имя остается несокрушимымъ; до сихъ поръ назвать Канта значитъ назвать философію. И вотъ почему они ограничиваются только тмъ, что всячески стараются перетолковать его каждый по своему. Нужно, слдовательно, и за то быть благодарнымъ.
Споръ между г. Костомаровымъ и г. Кояловичемъ
Г. Кояловичъ печатаетъ въ начиная съ № 14, свои лекціи по исторіи западной Россіи. Г. Костомаровъ началъ съ нимъ полемику въ № 118 газеты Голосъ. Въ № 100 Русскаго Инвалида появился Отвтъ г. Костомарову г. Кояловича. Споръ, по видимому, общаетъ быть очень долгимъ и, по важности дла, заслуживаетъ самаго полнаго вниманія.
Извлекаемъ изъ прекрасной статьи г. Кояловича постановку вопроса.
«По мннію г. Костомарова, весь русскій народъ раздляется на дв втви: сверно-русскую и южно-русскую. Сверно-русская — это, очевидно, великоруссы, южно-русская — это малороссы».
Взглядъ г. Кояловича совершенно иной.
«Мы ставимъ», — говоритъ онъ, — «главнйшею задачей нашихъ лекцій показать, какъ единый русскій народъ раздлился на дв половины, восточную и западную, и потомъ соединился опять».
Въ другомъ мст, упоминая о мелкихъ нападкахъ г. Костомарова, г. Кояловичъ говоритъ:
«Мн думается, что г. Костомарову не объ этомъ слдовало бы и спорить здсь, а о томъ, врно или нтъ мое раскрытіе историческаго раздленія тогдашней Россіи и русскаго народа на дв половины, восточную и западную. Я даже думаю, что ему слдовало обратить за это особенное вниманіе и поспорить со мною со всею серіозностію. Вдь это капитальный пунктъ нашихъ разнорчій, на которомъ должно разрушиться одно изъ двухъ: или мое раздленіе русской исторіи на восточную и западную, или г. Костомарова — на сверную и южную. Читатели теперь, вроятно, водятъ уже, что, не смотря на видимую близость словъ, обозначающихъ наши разнорчія, на дл между нами бездна. Тутъ или вся моя теорія русской исторіи должна пасть безвозвратно, или вся теорія г. Костомарова. — Примиренія между нами нтъ. Тутъ у насъ борьба на жизнь и на смерть. Отъ всей души желаю, чтобы она, не касаясь нашихъ добрыхъ отношеній личныхъ, повела насъ обоихъ въ неутомимому разъясненію русской и западно-русской исторіи».
Лекціи
«иы только разъясняемъ этотъ вопросъ въ западно-русской его половин и думаемъ, что имемъ неопровержимыя основанія, чтобы, считать эту половину — западно-русскую — цльною».
Противъ этой-то цльности западной половины русскаго народа главнымъ образомъ и были направлены возраженія г. Костомарова. Онъ высказался въ этомъ отношеніи весьма ясно слдующимъ образомъ:
«Считать южно-русское племя съ блорусскимъ за одинъ западно-русскій народъ нтъ основаній; совмстное изслдованіе ихъ судьбы безъ Великороссіи допустить можно только по отношенію къ государственному единству, соединявшему ихъ подъ властью Польши».
Въ опроверженіе такого мннія, г. Кояловичъ группируетъ въ своей стать нсколько самыхъ общихъ и наиболе выдающихся доказательствъ.
«Мы спрашиваемъ», — говоритъ онъ, — «г. Костомарова прежде всего, зачмъ въ его словахъ дано мсто только польскому государственному единенію западной Россіи, а опущено Литовское, котораго важности никакъ нельзя отвергать, потому что оно по преимуществу дало широкое развитіе тому внутреннему объединенію западной Россіи, котораго г. Костомаровъ почему-то не хочетъ видть, но которое очевидно всякому неспеціалисту? Мы спрашиваемъ г. Костомарова, что такое, если не внутреннее народное объединеніе, — тотъ поразительный протестъ всего литовскаго княжества противъ слитія съ Польшей, который длалъ столько шуму и бдъ въ XV столтіи и до самаго люблинскаго сейма? Что такое, если не народное объединеніе, тотъ религіозный протестъ западной Россіи противъ Польши, который выразился въ противодйствіи уніи, и во время котораго, въ 1623 году, жители всей западной Россіи, во всеуслышаніе говорили о себ, что истребить вру русскую можно не иначе, какъ истребивъ всхъ русскихъ? Что такое, если не внутреннее объединеніе, выразилось въ борьб казачества противъ Польши, казачества, элементы котораго самъ г. Костомаровъ не ограничиваетъ одною Малороссіей? Что такое, наконецъ, если не внутреннее объединеніе, выразилось въ томъ вковомъ факт, на который не хотятъ обратить вниманіе люди воззрній г. Костомарова, но который иметъ громадное значеніе въ изслдованіи единенія западной Россіи, именно литературный и государственный западно-русскій языкъ, который не былъ ни малороссійскій, ни блорусскій, а просто западно-русскій, равно понятный обоимъ племенамъ, на которомъ цлые вка писали, на которомъ писалъ воззванія въ народу самъ Хмльницвій, просимъ обратить на это вниманіе г. Костомарова и его друзей? Неужели и это не внутреннее, не народное объединеніе западной Россіи? Читатели, надюсь, согласятся, что все это такія доказательства историческаго брака Малороссіи съ Блоруссіей, которыя способны уничтожить всякія возраженія противъ его дйствительности и дать полное право считать об части западной Россіи неразрывно соединенными, видть одинъ западно-русскій народъ, въ которомъ общее единство, общіе интересы не должны быть подавляемы частными особенностями и интересами. Такъ я и поступаю въ моихъ лекціяхъ, — называю оба племени однимъ западно-русскимъ народомъ, и въ тхъ случаяхъ, когда идетъ вопросъ не объ національныхъ особенностяхъ, не отрываю отъ этого народа и литвиновъ, потому что сами они въ такихъ случаяхъ не отрывались отъ русскихъ западной Россіи, а дйствовали съ ними за одно».
Таково начало ученаго диспута. Пожелаемъ ему всякаго успха не въ примръ другимъ нашимъ диспутамъ, которые производили одинъ шумъ и не приводило нивъ какому ясному заключенію. Припомнимъ здсь читателямъ споръ изъ-за малороссійскаго языка. Кажется, предметъ достаточно важенъ и заслуживалъ бы основательной обработки; между тмъ дло ограничилось тмъ, что одни кричали: это не языкъ, а нарчіе! другіе же отвчали: нтъ не нарчіе, а языкъ! Нтъ нарчіе! Нтъ языкъ! и т. д.
Тмъ дло и кончилось.
Въ предстоящемъ спор мене всего ожидаемъ мы торжества и побды со стороны г. Костомарова. Всмъ и каждому извстно, что г. Костомарова постоянно упрекаютъ въ отсутствіи безпристрастія, въ нкоторыхъ неправильныхъ симпатіяхъ и антипатіяхъ. Этотъ упрекъ, по нашему мннію, еще не иметъ существенной важности. Сами по себ взятыя симпатіи и антипатіи суть дло хорошее. Он побуждаютъ въ труду, он сообщаютъ историку чуткость и проницательность, помогаютъ ему понимать и открывать то, чего никакъ не замтитъ человкъ холодный.