Заметки о Ленине (Сборник)
Шрифт:
40. "Это - тоже проповедь, но эта проповедь действием... наш декрет есть призыв, но не призыв в прежнем духе... нет, это призыв к массам, призыв их... Декреты, это - инструкции зовущие к массовому практическому делу".
Этих примеров довольно, чтобы показать чрезвычайную трезвость и осторожность Ленина в его сравнениях. Они у него обычно даны в порядке приравнения или отождествления и потому редко имеют наиболее употребительные связи - "как", "будто", "словно", "подобно". Они обычно переводят на более конкретное и наглядное, часто повторяя основное содержание в более выпуклой, выразительной форме, иногда прибегая к метафоре. В большинстве случаев они прозаичны и сопоставляют факты, но иногда выражены в порядке противопоставления почти парадоксального, напр.: "свободный военный союз маленькой Польши с огромной Россией есть на деле полное военное порабощение Польши Россией". Эти сравнения охотно пользуются пословицами и вообще выражениями, ставшими ходячими, при чем для ленинской речи характерны именно обычность и употребительность таких выражений. Кстати, нельзя не отметить, что иногда подобное употребление цитат у Ленина
Особенно интересно с точки зрения поэтического языка сравнение метафизического характера. В основе метафоры также лежит аналогия, но она остается скрытой, так как сопоставление двух моментов не дано, а лишь задано в перемене значения слова. При этом, разумеется, метафора является таким естественным явлением языка, что "перенесение значения" перестает ощущаться. Вот несколько примеров ленинской метафоры: "лучший авангард революции", "увертываться от уроков и уроков революции"... "увертываться от своей ответственности... увертываться от фактов", "болезнь революционной фразы", "детская болезнь новизны", "сеянье иллюзий", "спрятать главный пункт разногласий", "прятаться за гордыми фразами", "протащить под словечком "комбинированный тип" отказ от передачи власти Советам", "прессу, которая в ста миллионах экземпляров кричит об этом", "поженить систему Советов с учредилкой", "выхолащивать содержание революционного учения, притупляя его революционное острие", "скрываться под тень декламаций", "опьянять себя звуками слов", "зайти в дебри сугубой путаницы" и т. д. Все эти примеры распространения значения слова настолько понятные, настолько вошедшие в обиход, что их метафорическое значение весьма ослаблено. Это видно из того, что иногда их реализация невозможна и сочетание их в особенности дает невязку. Таковы уже "увертывания от уроков" под сень декламаций", или "изобрести пугало", "сочинить врага", "корыстно-классовые крики", "лжи, которая заливает, перекрикивает самые несомненные и осязательные уроки революции", "над солдатами уже нет палки, ее сверг февраль", "пугало царистской контр-революции нарочно выдвигают и раздувают шарлатаны", "своеобразное сплетение наших государственных мер и нашего соглашения", "сращивания" с нашими профсоюзами", "игра зашла в такой тупик, что крах революции неизбежен, если занимать позицию среднюю", "нельзя осуществить диктатуры без нескольких приводов от авангарда к массе" и т. п. Во всех этих случаях вряд ли можно говорить о метафоре, ибо в подобных сочетаниях слов, повидимому, не
ся игры и жизни, связанной с переменой значения. В большинстве эти выражения стали уже каким-то особым жаргоном, газетным или митинговым. Они интересны в истории языка нашей эпохи, как элементы политического словаря революции, но они не ценны и не показа тельны для Ленина. Конечно, нельзя утверждать, что во всех этих случаях одинаково слабо ощущение метафоры. Так, говоря об отношении партии к профсоюзам, Ленин сначала пользуется аналогией с авангардом ("партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролет ариата" - метафора тоже трудно реализуемая, неловкость которой, повидимому, чувствует и Ленин, извиняясь за нее - "профсоюзы создают связь авангарда с массами"), затем с резервуаром ("профсоюзы - резервуар", "господственные власти"), дальше с "рядом зубчатых колес передаточного механизма и, наконец, со слышными приводами работы". "О профсоюзах и п р." см. 5-8. Образы, следовательно, колеблются, темы сменяются и может быть заключительное объединение, оказывающееся странным при попытке конкретизации, явилось здесь не только в результате безразличного или неряшливого отношения к потерявшим образность выражениям, сколько той же композиционной тенденцией почти музыкального характера, которую я отмечал, говоря о повторениях, кончающихся своего рода аккордом.
Интереснее настоящие метафоры, в которых, следовательно, момент сравнения является скрытым и не всегда даже определенным. Это своего рода перифраза иносказательного характера. Таковы следующие примеры:
41. "В один кровавый комок спутано все человечество и выхода из него по одиночке быть не может".
42. "История так быстро гонит ее (жизни) локомотив..."
43. "Это из истории вычеркнуто быть не может и вы не выскоблите этого ничем."
44. "Невероятно горькой действительности фразой не закрыть."
45. "Историю не убедить речами - и когда мы хотели повернуть историю, оказалось, что повернулись мы, а историю не двинули."
46. "Наш долг - отважно взглянуть трагической правде в глаза".
47. "Диктатура - слово большое, жестокое, кровавое слово"...
48. "Путем отчаянного прыжка выйти из империалистической войны".
49. "Я знаю, что тысячами лазеек обратное правило будет пробивать себе дорогу".
50. "...влюбленности в декреты у меня не существует".
51. "Подменять понятия, бросать песок в глаза рабочих и крестьян".
52. "Если у массы что-то болит, и она сама не знает, что болит и он не знает, что болит (речь идет о Томском), если он при этом вопит, то я утверждаю, что это заслуга, а не недостаток".
53. "Поливать бушующую революцию маслицем реформистских фраз".
54. "Конечно, мы делаем поворот направо, который ведет через весьма грязный хлев"...
55. "Если вы их (условия) не подпишете, то вы подпишете смертный приговор советской власти через три недели".
56. "Если ты не сумеешь приспособиться, не расположен ползать на брюхе в грязи, тогда ты не революционер, а болтун, потому что другой дороги нет".
57. "Уметь разными революционными заклинаниями отговориться от того простого факта"...
58. "А мы хотим перестроить мир. Мы хотим покончить всемирную империалистическую войну... мы боимся самих себя. Мы держимся за "привычную", милую, грязную рубаху. Пора сбросить грязную рубаху, пора надеть чистое белье".
59. "Мы, шедшие до сих пор с открытым знаменем, бравшие криком своих врагов"...
60. "Мы пошли выше фразы".
Эти примеры очень показательны. Прежде всего, это примеры ленинского пафоса, и пафоса двух видов: пафоса величия и пафоса правды, которые отличаются очень определенно своей лексикой "высокой" или "низкой". Не случайно, что большое число примеров первого рода встречается в статье "О национальной гордости великороссов", где Ленин выступает в роли нового Карамзина, и в речах о брестском мире. Эти выражения достигают большой поэтической выразительности. Но примеры второго рода пафоса, может быть, еще более ценны, так как в них выразительная сила речи появляется в противоположных средствах, с помощью простых и даже грубых слов и образов, которые, однако, тем самым вернее бьют в цель и резче дают выступить сквозь них, словно отбрасывая высокую тень, подъем подлинной силы и резче дают выступить сквозь "грязное белье", "грязная рубаха и хлев", "ползать на брюхе в грязи", - это образы крайнего натурализма, в речи Ленина, проникнутой страстным стремлением к последней правде, к последней обнаженности вещей, приобретают крайнюю степень выразительности. Решение загоняется здесь в самые низины, чтобы упереть его в самое дно и показать осязательно, что другого выхода нет. И тут же вдруг эта отрицательная характеристика преображается, получает оправдание и новый смысл благодаря сопоставлению с героическими словами, подчеркнутыми резкими антитезами: "не революционер, а болтун", "мы хотим... мы хотим" (огромных деяний) "и мы боимся самих себя". В том и другом случае острота сталкиваемых лицом к лицу контрастов, усиливает их до размеров, закрывающих все иные выходы зажатому в них решению. Этот замечательный прием достигает у Ленина большой силы, так как пафос усиливается и оправдывается здесь суровым героизмом марксистского миропонимания.
Интересно также употребление метафоры, как перифраза, напр.: "в один кровавый комок спутано"..., "бросать песок в глаза", "поливать маслице" (взамен "утишить, успокоить", при чем и здесь Ленин как будто вкладывает в ходячее выражение иронический смысл, которого оно первоначально не имело, и подчеркивает его уменьшительным "маслице"). Эти выражения даются более или менее непосредственно как сами по себе понятные, при всей своей иносказательности; они не служат конкретной иллюстрацией более общей мысли и вообще не являются приложением к оправдывающему и мотивирующему их прямому значению; перевести их на прозаический язык понятий не всегда возможно и легко. И Ленин, повидимому, со своей стороны вовсе не иллюстрирует здесь на частном примере какую-то отвлеченную мысль, а дает сразу обратную, чувственную, "поэтическую" форму выражения просто потому, что он так мыслит и, может быть, сам не всегда сумел бы другими словами передать их содержание, ибо иногда самая символичность подобных фраз придает содержанию их общее и неопределенное значение, которое не поддается исчерпывающему переводу. Примеры употребления Лениным подобного символического языка весьма интересны.
Обратимся, наконец, к более сложным видам сравнения.
Прежде всего отметим случаи распространенного сравнения, к которому речь возвращается. Один пример сочетания нескольких сравнений (авангард и проч.) уже был приведен, к нему могут быть примкнуты примеры повторений ("увертываются" и "скатились" и "связали"), в которых был отмечен их своеобразный "музыкальный" характер композиции. Приведем еще несколько примеров стойкости образов сравнения. Таковы, например, исторические параллели: необходимость новой экономической политики мотивируемых аналогией с осадой Порт-Артура и вся статья, которая так и называется "От штурма к осаде", построена на этой параллели; заключение брестского мира сравнивается метафорически с тем внутренним "договором", который партия как бы заключила со Столыпиным в 1907 г., отказавшись от решения бойкотировать Государственную Думу, и, с другой стороны, с Тильзитским миром. "Мы заключили Тильзитский мир. Новый Тильзитский мир... Мы придем и к нашей победе, к нашему освобождению, как немцы после Тильзитского мира"... В этих примерах позорному и похабному братскому миру противопоставляется "неслыханный позорный договор со Столыпиным" и "неизмеримо более тяжкие (перед этим "архитяжкие"), "зверские, позорные, угнетательские мирные договоры", "похабные и похабнейшие мирные договоры" (см. приведенные в примерах повторения слова "позорный" во всех степенях) и таким образом по контрасту, напряженному до высшей степени целой системой повторений, выступающих особенно резко на общем фоне сопоставлений бьющих особенно в атмосфере газетной и устной травли "похабного мира" и даже борьбы внутри самой партии.
Другая аналогия, привлеченная Лениным по тому же поводу, сравнение России и Германии с домашним животным и "хищником, вооруженным до зубов": "Лежит смирный домашний зверь рядом с тигром и убеждает его"... "рядом с нашим смирным домашним зверем лежит тигр", "армии нет, а рядом с вами лежит хищник"... "чтобы следующим прыжком захватить Петербург. Этот зверь прыгает хорошо", (Речь 7/III-18 г., на съезде РКП). Сравнение с хищником, ставшее шаблонным, затасканное газетами и митингами, подновляется и получает новую силу и выразительность в образе тигра и в наглядных картинках, изображающих положение дела. Эти картинки даются не в виде прилагательных к тексту иллюстраций, а метафорически, т.-е. непосредственно в языке образов.