Замкнутый круг
Шрифт:
Ментальную стену я держала до самой посадки в самолет. Грустно улыбалась Кириллу, с нежностью приникала к его плечу, традиционно махала ручкой, но ни на мгновение не забывала про защиту. Кирилл же списывал мою отстраненность на нежелание расставаться, и крайне польщенный моей запоздалой тоской, постоянно подпитывал энергетический резерв. Кто знает, а вдруг у него все-таки хватит ума вновь не наступить на те же грабли и провести месяц разлуки, блюдя целомудрие?
Что касается меня самой, я тем более не планировала устраивать в Мурманске вакханалию чувств. Во-первых, я слишком разборчива в связях, а во-вторых, энергетический канал в Заполярье был открыт круглогодично, а уж во время северного сияния живительную силу и вовсе можно было черпать ложками. Я долго не понимала, почему мой родной город не превратился в Мекку для колдунов, экстрасенсов и прочих оккультистов, но в конечном итоге пришла к ошеломительному выводу: причиной отсутствия в Мурманске паломников от магии являлся даже не суровый климат, а банальное неумение пользоваться щедрыми дарами вселенной. Я подключилась к каналу с момента своего рождения на дрейфующей в Арктике льдине, и куда бы я впоследствии не уезжала, эта неразрывная связь всегда сохранялась.
На родине я становилась всесильной. Я с легкостью двигала предметы одним усилием мысли, втайне от родителей практиковала пирокинез, а в возрасте одиннадцати лет я настолько увлеклась проверкой своих паранормальных способностей, что в запале скрутила в бараний рог большую часть столовых приборов. Тогда мама не просто испугалась, а натуральным образом впала в панику. Одно дело, что ели мы в тот день одной уцелевшей ложкой на троих, и, совсем другое, что разогнуть пострадавшую утварь до исходного состояния не удалось даже славившемуся богатырским здоровьем отцу. Получив в тот раз хороший втык, больше я дома ни над чем не экспериментировала, хотя меня неоднократно подмывало попробовать, смогу ли я поднять в воздух заполненный одеждой шифоньер.
В столице я напрочь теряла способности к подобным трюкам. Если будучи дома, я спокойно перемещала, к примеру, забытый на другом конце гостиной пульт от телевизора посредством телекинеза, то здесь я могла разве что вызвать взглядом образцово-показательную бурю в стакане, годившуюся лишь на то, чтобы пугать дилетантов вроде Кирилла, имеющего не больше магического дарования, чем поролоновый матрац. К счастью, моя экстрасенсорика от смены места жительства особо не страдала, и предсказаниям мадам Изольды обоснованно доверяло немало столичных жителей.
Обидно мне было сейчас другое: поездку в Мурманск я привыкла воспринимать в качестве регулярного пополнения резервов безжалостно расходуемой на работе энергии, а сегодня я летела домой, чтобы малодушно спрятать голову в песок или, применительно к полярным реалиям, в снег.
ГЛАВА XII
Похоже, в этом году в ноябре месячная норма осадков обрушилась не только на столицу, но и на Мурманск. Родной город встретил меня повсеместными снежными завалами и хмурой мглой полярной ночи, а отец с мамой– изрядно разбавленной тревожными предчувствиями радостью. Не нужно было быть великим магом, чтобы без труда оценить сложившуюся ситуацию: до сего момента шансы дождаться визита единственной дочери в самый разгар зимы у моих родителей были столь же ничтожно малы, как и циркулирующие в крови вирусы.
В предыдущих случаях я обычно возвращалась в Мурманск на пике столичного пекла, когда зной и духота два месяца подряд заставляли мое рожденное во льдах тело мучительно изнемогать от жары, а утомленный мозг неумолимо достигал температуры кипения. Мы с Кириллом с наслаждением меняли раскаленный мегаполис на прохладу северного города и каждый год проводили недельку-другую на побережье Кольского залива. Впервые за пять лет моя поездка к родителям не совпадала с полярным днем, неизменно очаровывающим гостей Мурманска романтическим ореолом легкого белесого сумрака. Например, Кириллу постоянно казалось, что ночь вот-вот наступит, и он мог часами простаивать у окна, тщетно пытаясь поймать тот загадочно неуловимый момент, когда заканчивается одно время суток и наступает другое. Однажды мой неверный возлюбленный сказал поразительную фразу, и впоследствии я осознала, что именно в ней заключалась квинтэссенция сложившихся среди жителей Большой Земли стереотипов относительно Мурманска.
«Этот город великолепно годится для экстремального туризма, но никак не для жизни», – озвучив распространенную точку зрения, Кирилл получил в ответ лишь снисходительную улыбку. Объективно говоря, черт был совсем не так страшен, как его привыкли малевать на «материке» и слухи о нечеловеческих условиях, в которых влачит свое жалкое существование почти четыреста тысяч местного населения, раздувались и преувеличивались без каких-лицо рациональных оснований и в большей мере уходили корнями в школьный табель, где в девяноста процентах случаев красовался вымученный трояк по географии.
Между тем, благодаря теплому течению, климат в Мурманске отличался удивительной мягкостью, а дующие с Баренцева моря муссонные ветра придавали здешнему воздуху давно позабытую в загазованной столице свежесть, и ключевым препятствием для адаптации новоприбывших являлся чрезвычайно затяжной характер ночи, укутывающей северный город в плотный кокон непроницаемой тьмы.
Уж если даже коренные жители поголовно страдали от ежегодной зимней депрессии, а научный термин «синдром полярного напряжения» широко использовался в медицинских кругах, что говорить о выходцах из средней полосы нашей необъятной родины? Да я бы и не слишком изумилась, узнав, что в южных регионах, где крестьяне умудряются собирать по два урожая за сезон, существующее представление о Мурманске сродни древним скандинавским мифам о ледяном Асгарде!
В столице у меня нередко создавалось впечатление, что на Большой Земле крайний север считают чем-то вроде оригинальной разновидности ада, вместо поджаривающего души грешников пекла, самозабвенно извергающего запредельный холод. По мнению моих столичных собеседников, быт рядовых мурманчан складывался исключительно из борьбы за выживание, причем, далеко не каждый выходил победителем из схватки с природой. Определенная правота в словах рафинированных обитателей мегаполиса, возможно, и содержалась. Нехватка солнечного света, хронический авитаминоз, привозные, в большинстве своем, продукты – всё это было неотъемлемой составляющей моего детства и открытом текстом запечатлелось у меня на лице. Но, поверьте мне, ничто так не закаляет силу воли, как Север. Он испытывает твои нервы на прочность, он проверяет тебя на живучесть, он учит тебя ждать, надеяться и верить. Север не только отнимает – взамен слабого здоровья и расшатанной психики тех, кто с честью выдержал его негласный экзамен, он щедро вознаграждает несгибаемой стойкостью духа, а особо отличившимся, дает умение видеть мир под иным углом.
После переезда в столицу меня неудержимо тянуло домой еще несколько лет, а первых три месяца особенно остро. В суете внезапно навалившихся проблем мне некогда было скучать по родителям, я не оставила в Мурманске ни подруг, ни бой-френдов, но я безумно изнывала от желания вернуться. Север неохотно отпускал свою крестницу Изольду Керн в свободное плавание, и ощущение оторванности от своих истоков не покидало меня до сих пор. Парадоксально, но в Мурманске, где моя сила бурлила и пенилась, а паранормальные способности достигали своего апогея, я была абсолютно невостребованна. В отличие от падкой до магических изысков столичной публики, мечтающей хотя бы краем глаза заглянуть в будущее и готовой платить за предоставленную возможность звонкой монетой, «нордический» склад ума моих земляков был нацелен преимущественно в сторону настоящего. Бестолковому хождению по бабкам-гадалкам мурманчане, как один, предпочитали дела гораздо более практического свойства, и потому перспектив для карьерного роста любимый город предоставлял самый минимум.
Полярная ночь накрыла Мурманск аккурат в день моего приезда, словно это я и привезла ее из солнечной столицы. Тот, факт что утро завтрашнего дня даже по самым оптимистичным подсчетам наступит лишь после Нового Года, да и то Солнце на горизонте одиннадцатого января появится чисто символическое, и темнота полностью рассеется только по весне, вогнал бы любого жителя материка в длительный транс, однако, погрузившийся во многомесячный мрак город продолжал жить по обычному распорядку. Впрочем, по аналогии с теми, кто, как поется в известной песне, ошибочно называл бескрайний север крайним, глубоко заблуждаются и те, кто считает, что в полярную ночь Мурманск становится похожим на зияющую пасть черной пещеры, а горожане вопреки теории эволюции на полгода деградируют до уровня троглодитов. В зимнем Мурманске поражало прежде всего обилие электричества – свет здесь безостановочно жгли по восемнадцать часов в сутки, и я с ранних лет привыкла к этому эрзацу солнечных лучей. Старые привычки умирают тяжело, и в столице мы с Кириллом вечно конфликтовали по поводу перерасхода электроэнергии. Я долго не могла отвыкнуть с вечера оставлять включенной лампу на кухне, а Кирилл хоть убей не мог понять, зачем я это делаю, если утром все равно настанет рассвет. Для моего неверного возлюбленного регулярная смена дня и ночи являлась таким же незыблемым постулатом, как и закон всемирного тяготения, и ему было невероятно сложно вообразить, что где-то на Земле всё происходит иначе.