Замочная скважина
Шрифт:
– Все в порядке – равнодушно отмахивается она – поела.
– Поела?
Поняв, что ляпнула что-то не то, мама все-таки включается обратно в беседу. Промотав, очевидно, в голове свою последнюю фразу – поправляется:
– В смысле, ей уже лучше.
Говорит так, словно та реально отравилась.
– А что Питер?
– Он уже уехал, когда я вернулась – кивает – ну ладно, зайка, удачно вам провести время.
И уходит в спальню.
Вздохнув, я смотрю на сестру:
– Ну что, пойдем? Мне надо переодеться. Потом можем поиграть с Кевином – последнее
Эби хорошо знает Кевина. Всякий раз, когда ее оставляют со мной, развлекает ее в основном он. Я дышу на зеркало, она рисует на нем всякие каракули – потом дышу снова, и Кевин пытается повторить рисунок Эби.
Ее всегда завораживает, как без моего участия на зеркале появляются линии.
Меня в ее возрасте это тоже завораживало.
Но больше всего нравилось, когда Кевин рассказывал мне сказки. У него, в отличии от мамы, они никогда не повторялись.
Глава 9
Нейт дергает ручку двери Нары, но та ожидаемо не поддается. Еще бы – после утренней выходки, он бы и сам закрывался еще с неделю. Однако, когда он продолжает дергать ручку, добиваясь, чтобы дверь открыли – он все еще испытывает злость.
Только злость на двух людей.
Обычно, после подобных выходок Питера он ненавидел всегда своего отчима. Вспыльчивого самодура, желающего тумаками и криками доказать всем, кто в доме хозяин. Нейт не психолог и уж точно не опытный малый, но даже на его скромный взгляд, дрочили Питера в его собственной семье, похоже, еще так, если ему настолько требуется самоутверждение среди домочадцев. Словно он боится, что едва отпустит поводья – как вернется к роли жертвы, где если гнобит не он, то его.
А может он просто придурок с латентными склонностями к насилию. Таких миллионы американцев, и дохренальоны по всему миру. Отцов, колотящих детей и жену, ввязывающихся пьяными в барах в склоки, бегущими на соседа с кулаками только за то, что его собака насрала там, где не надо.
Нейту плевать, почему Питер себя так ведет. Он просто зол на него.
Но сегодня в нем еще клокочет ярость и на Нару. Потому что, несмотря на то, что он видел утром – она виновата в произошедшем не меньше, чем Питер. Во-первых, Нейт до последнего уговаривал ее не идти к Шерилам. Он говорил и про школу, и про недосып, и про то, что она может конкретно спалиться.
Конечно, на деле у него были свои мотивы – он просто знал, что выпив или нюхнув, Нара лезет на каждого без разбора и его нервировала одна мысль, что этим «кем-то» с легкостью может оказаться не он.
Но как бы то ни было – он уговаривал ее остаться. Она ушла. Черт с ней. Он проворочался всю ночь, словно какая-та сучка, накрутив себя до крайней степени. Он даже собирался поскандалить с Нарой, едва они зайдут в школу, подальше от матери и Джейзи. Но то, что она вытворит такую хрень – он даже не мог подумать!
Ладно, проспать. Ладно, не откликнуться сразу на зов – хотя и ее видок, когда она все же появилась, говорил
И даже после всего этого, она умудрилась набраться храбрости (идиотизма) начать спорить за какао, сэндвичи, разбрасывать их по всей кухне, да еще и влепить оплеуху Питеру! Какой чокнутой дурой надо быть!
Она сама напросилась.
Нейт чувствует себя ужасно. С одной стороны – ему чертовски жаль Нару, и это понятно, и он желает Питеру самой мучительной смерти. Но с другой стороны – его бесит и Нара. Бесит, что ее самодурное вызывающее поведение даже пред ее собственным отцом – заставляет его потом чувствовать себя погано. Заставляет переживать за то, что ей могло влететь.
Хотя, закрой она вовремя рот, ни у кого бы не было проблем.
Но если по правде говоря – Нейта просто бесит подвешенность. Во всем. Он не может быть уверенным ни в одном шаге Нары. Что сделает, что скажет. О ком бы речь не шла.
Его это влечет. И бесит.
И с каждым днем второго становится все больше. Подвешенность хороша в кратковременной перспективе. Но когда на ней строится вся жизнь – нервная система имеет свойство сильно расшатываться.
Наконец, замок щелкает и дверь открывается:
– Какого хрена тебе надо? – раздраженно бурчит Нара, облокотившись о дверной проем так, что в проходе не остается места для входа в комнату – долбишь, как дятел.
Нейт бегло оглядывает лицо Нары. Оголенные плечи от локтя (выше сокрыты футболкой), ноги от колена и ниже. Вроде ничего. Никаких следов увечий. Хотя это просто смешно.
Питер всегда бьет так, чтобы следов не оставалось.
Нейт не знает откуда, но это он умеет. Еще ни разу даже синячка не выскакивало, хотя боли адские. Он боится. Боится, что кто-то его в этом уличит, что вскроется его домашнее насилие. Боится, что на них падет клеймо «неблагополучных». Боится, что последствия побоев могут увидеть учителя.. или наш отец.
Питер не говорит об этом вслух, но что-то мне подсказывает, что в глубине души он его боится. Не то чтобы просто так. Нет, Питер мощнее, да и посильнее отца. Но он боится его, как мужчину. Думаю, понимает, что если заденет его за действительно живое (если, например, вскроется, что он как-то вредит его детям) – то последствий не миновать. Несмотря на клоунскую манеру общения, отец редко прощает.
Пока мы росли, я постоянно видел этому подтверждение.
Папа не умеет прощать. Зато у него отлично получается наказывать. Мстить. Причинять боль.
Не нам. Нас он не трогал ни разу.
А вот Питер на это не скупится.
– Он тебя достал? – спрашиваю.
Нара закатывает глаза, словно я спросил какую-то розовую чушь по типу «ты меня любишь?» и уже собирается закрыть дверь. В последний момент успеваю вставить ногу, помешав ей это сделать.
– Какого хрена тебе надо? – повторяет она – я слушаю музыку, отвали.
– Когда это я мешал тебе слушать музыку? – фыркаю.
Она что-то не договаривает.
– Вот прямо сейчас.