Замок Броуди
Шрифт:
Стрелки мраморных часов на камине близились к одиннадцати. Мама уже вся тряслась от волнения, как будто ожидая, что ровно с первым ударом часов к дому подкатит экипаж и зазвенит колокольчик у входной двери.
Когда часы, пробив одиннадцать, затихли, она стала гадать, принесет ли мистер Мак-Севитч деньги золотыми соверенами в мешке или вручит их ей новенькими ассигнациями, но когда прошло пять, потом десять и пятнадцать минут после назначенного времени, а никто не приходил, она начала тревожиться. Если посетитель не придет в специально указанный ею час, все ее тщательно обдуманные приготовления пропадут даром, и страшно было даже подумать, что может случиться, если он явится во время обеда,
В двадцать минут двенадцатого она уже почти утратила надежду, как вдруг увидела перед домом двух незнакомых ей мужчин. Они пришли пешком, и с ними не было никакой сумки. Одеты оба были совершенно одинаково, и их костюм показался миссис Броуди верхом элегантности, ослепительным образцом последних мужских мод. Их шляпы фасона «Дерби», загнутые так, что поля касались тульи, были ухарски надвинуты на лоснящиеся бакенбарды. Коротенькие пиджаки плотно облегали талию, и благодаря большим отворотам грудь колесом выпячивалась вперед, придавая джентльменам сходство с зобастыми голубями, а часть тела пониже спины выпячивалась так же заманчиво в противоположном направлении. Их клетчатые брюки, приятно широкие в верхней своей части, чем ниже, тем теснее льнули к телу и в самом низу уже совсем наподобие краг обтягивали низенькие, не слишком заметные, но тем не менее сверкающие ботинки. У каждого из джентльменов поперек модного пестрого жилета тянулась массивная часовая цепочка, и даже на таком расстоянии, какое отделяло их от миссис Броуди, ей бросились в глаза сверкавшие у них на пальцах перстни, при каждом движении вспыхивавшие и искрившиеся. Никогда еще на памяти миссис Броуди в городе Ливенфорде не появлялись такие самоуверенные и изящные незнакомцы, никогда еще не пролетали здесь птицы с таким блестящим оперением. И хотя она до сих пор представляла себе ожидаемого ею посетителя в виде этакого грубовато-добродушного патриарха в плаще с капюшоном, с косматой бородой, сердце ее забилось, глаза не могли оторваться от незнакомцев: инстинкт ей подсказывал, что эти люди высшего света — послы от Мак-Севитча, чистокровного шотландца.
Стоя на середине улицы, они с видом знатоков обозревали дом, и глаза их, казалось, исследовали и критиковали каждую внешнюю архитектурную деталь, буравили крепкие каменные стены, открывая недочеты и презрительно отмечая множество дефектов, до тех пор не известных даже самим обитателям дома.
Наконец после длительного и бесстрастного осмотра один из незнакомцев медленно повернул голову и сказал что-то сквозь зубы своему спутнику, а тот сдвинул шляпу на затылок, прикрыл веками выпученные глаза и захохотал.
Точно пораженная внезапно той болезнью, которая носит название «двойного зрения», миссис Броуди видела, как эти две фигуры одновременно двинулись вперед, прошли бок о бок в калитку, с одинаковым выражением осмотрели каждый камень двора. Когда они остановились перед пушкой у крыльца, миссис Броуди откинулась назад, прячась за занавеской.
— Годна только на слом, но материал стоящий — медь, по-видимому, — сказал один, потрогав пальцами большую жемчужную булавку в своем галстуке.
Второй постучал ногтем по стволу пушки, как будто хотел по звуку проверить ее качество, но тотчас отдернул палец и сунул его в рот. «Ох, чертовски твердая!» — донеслось сквозь полуоткрытое окно до ушей остолбеневшей миссис Броуди.
Зазвенел колокольчик у двери. Она механически пошла открывать и, распахнув дверь на улицу, была встречена двумя совершенно одинаковыми любезными улыбками, ослепившими ее смущенный взор выставкой золота и слоновой кости.
— Миссис Броуди? — сказал один, потушив улыбку на лице.
— Это вы нам писали? — спросил другой, сделав то же самое.
— Так вы от мистера Мак-Севитча? —
— Сыновья, — сказал первый небрежно.
— И компаньоны, — добавил любезно второй.
Плененная непринужденностью их манер и все же волнуемая смутными опасениями, она нерешительно ввела их в гостиную. Тотчас же их острые глаза, до тех пор не отрывавшиеся от хозяйки, зашныряли по всем предметам в комнате, торопливо оценивая их, и только когда орбиты их наблюдения пересеклись, они обменялись значительным взглядом, и один сказал что-то другому на незнакомом миссис Броуди языке. Язык был ей незнаком, но тон понятен, и ее передернуло от этого оскорбительного тона, она даже покраснела от робкого негодования и подумала, что во всяком случае так не разговаривают чистокровные шотландцы. Затем посетители начали наперебой бомбардировать ее вопросами:
— Вы хотите получить сорок фунтов?
— И под строжайшим секретом, чтобы не узнал никто… даже ваш хозяин?
— Немножечко побаиваетесь его, да?
— А для чего вам нужны эти деньги?
Их многоопытные взгляды, изобличавшие полную осведомленность, совсем уничтожили миссис Броуди. Они шевелили пальцами, выставляя напоказ сверкающие перстни и как бы подчеркивая, что деньги имеют они, что нуждается в них миссис Броуди, и следовательно, она у них в руках.
Когда они выпытали у нее всю подноготную относительно дома, мужа, ее самой, ее семьи, они кивнули друг другу и встали оба, как один. Они сделали рейс по гостиной, потом громко и бесцеремонно протопали по всему дому, перетрогав, перещупав, повертев, погладив и взвесив в руках все вещи, сунув нос в каждый уголок, исследовав и высмотрев все решительно, а мама ходила за ними по пятам, как смиренная послушная собака.
После того, как они обозрели все вплоть до самых интимных деталей жизни в доме, скрытых внутри буфета, шкафов, в содержимом ящиков, и заставили миссис Броуди мучительно покраснеть, проникнув в ее спальню и, заглянув даже под кровать, — они, наконец, спустились вниз, глядя на все, только не на хозяйку. Она уже читала в их лицах отказ.
— Боюсь, что ничего не выйдет, леди. Мебель ваша немногого стоит — громоздкая, старомодная, неходкая! — сказал один с противным напускным чистосердечием. — Мы могли бы ссудить вам под нее две десятки или, ну, скажем, даже двадцать четыре фунта. Самое крайнее — двадцать пять, за вычетом нашего обычного процента, — продолжал он, вынув из жилетного кармана зубочистку и действуя ею так энергично, точно это способствовало вычислениям. — Ну как, согласны?
— Да, леди, — вмешался второй, — времена теперь плохие, и вы, что называется, ненадежная залогодательница. Мы всегда идем навстречу дамам — просто удивительно, сколько дам мы обслуживаем! — но у вас нет солидного обеспечения.
— Ведь у меня все вещи хорошие, фамильные, — возразила мама слабым, дрожащим голосом. — Они переходили по наследству из поколения в поколение.
— Теперь вы бы не могли их продать, мэм, — уверил ее джентльмен с зубочисткой, соболезнующе качая головой. — Нет, и даже в наследство они не годятся. Больше, чем мы, никто не даст. Так как же, согласны получить двадцать пять фунтов чистоганом?
— Мне необходимо сорок, — тихо сказала мама. — Меньше никак нельзя.
— А больше у вас ничего не найдется предложить нам, леди — спросил первый поощрительно. — Дамы всегда что-нибудь да вытряхнут из рукава, когда нужда прижмет. Может, и у вас имеется еще что-нибудь, чего мы не видели.
— Только кухня, — ответила смиренно миссис Броуди и открыла дверь в кухню, боясь, как бы они не ушли, страстно желая удержать их в этом скромном месте в надежде, что, авось, они пересмотрят свое решение.