Замок Фрюденхольм

Шерфиг Ханс

— Они везут Мартина Ольсена, — сказал Расмус Ларсен жене. — Он сам виноват.

42

В здании суда маленького городка Мартина основательно обыскали и ощупали. Оружия при нем не было. Кошелек, все содержимое которого состояло из двадцати одной кроны и нескольких эре, был взят на сохранение. Партбилет, профсоюзный билет, ключи, перочинный ножик, сигареты и расческу отобрали тоже.

Полицейский в форме предложил ему сесть.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Ваше имя полностью?

— Мартин Торвальд Ольсен.

— Год рождения?

— 20 октября 1913 года.

— Место рождения?

— Фрюденхольм.

— Профессия?

— Рабочий.

— Где вы живете?

— Там. откуда вы меня взяли.

— Значит, во Фрюденхольме… — Полицейский записывал.

— Признаетесь в том, что вы коммунист?

— Признаюсь? Разве это преступление?

— Вопросы задаю я. Вы коммунист?

— Да. Но вообще я не желаю отвечать на вопросы, пока не узнаю, в чем меня обвиняют, пока меня не вызовут к судье и не дадут защитника.

— Вы отказываетесь отвечать на вопросы?

— Отказываюсь. В чем меня обвиняют?

— Не знаю. Вы ведь коммунист.

— Это обвинение? Разве противозаконно быть коммунистом, социал-демократом или консерватором?

— Нет. Я ничего не знаю. Я не знаю также, вызовут ли вас к судье в течение двадцати четырех часов.

— Вы намерены нарушить конституцию?

— Я ничего не намерен. Я ничего не знаю. Я только выполняю приказ.

— Вам придется отвечать за эти незаконные действия. Вы в них тоже виновны. В моем доме незаконно произведен обыск.

— Ничего не могу поделать. Мы живем в необычное время, господин Ольсен.

— Я требую, чтобы мне было предъявлено обвинение! Требую вызова к судье!

— Не могу вам помочь, господин Ольсен.

— Тогда отпустите меня!

— Не могу. Я обязан действовать согласно приказу.

— А кто отдает вам незаконные приказы?

— Этого я не могу вам сказать. Но я думаю, что вы поступили бы разумно, господин Ольсен, если бы вели себя спокойно и ответили на несколько незначительных вопросов.

— Я не буду отвечать.

— Вы знаете рабочего молочного завода Оскара Поульсена?

— Я не отвечаю.

— Послушайте, Ольсен! Вы вредите только себе самому. Если ваша совесть чиста, вы можете спокойно ответить. Вы знаете, где находится этот Поульсен?

— Я протестую против этого допроса. Протестую против незаконного ареста. Протестую против незаконного домашнего обыска. Можете записать это в протокол.

Полицейский вставил лист бумаги в пишущую машинку и, подумав немного, написал:

«Компарент отказался отвечать на вопросы, помимо лично его касающихся, и требует включить в протокол протест против обыска в его квартире, который он считает незаконным».

Он протянул Мартину бумагу и перо.

— Если вы согласны, можете подписать.

— Компарент? Я не знаю, что такое компарент? Это я?

— Да. Так называется

лицо, привлекаемое к суду.

— Меня привлекают к суду?

— Да.

— Вы — это суд?

— Я представитель власти.

— И власть нарушает законы?

— Господин Ольсен, я не могу спорить с вами. Я прекрасно понимаю ваше возмущение. Мы находимся в исключительном положении, когда не мы хозяева в стране и когда мы ничего изменить не можем. Мы должны стараться вести себя спокойно. Если вы согласны с тем, что я написал, подпишите.

Мартин подписал.

— А что теперь?

— Я ничего не знаю, господин Ольсен. Надеюсь, что все уладится наилучшим образом. Пожалуйста, сюда!

Его повели через конторские помещения и коридоры, провели за скрипучую дверь с решеткой и объявили, что он находится под предварительным арестом.

43

Полиции в это воскресенье пришлось нелегко. Она охотилась за людьми по всей стране. Уже рано утром была мобилизована большая группа полицейских, сразу же с усердием приступивших к делу. Арестам предшествовали важные переговоры.

Министр юстиции Нильс Хернилль не заметил, чтобы накануне произошло что-то из ряда вон выходящее. За последнее время ему не часто докладывали о том, что происходит. После патриотической демонстрации в день конституции немцы потребовали удаления министра юстиции. Однако власти удовлетворили его желание остаться на посту до того июльского дня, когда исполнится год с момента его назначения министром юстиции. До этого срока оставалось немногим более двух месяцев, и от Хернилля зависело, чтобы они протекли мирно. А затем его ждало приятное место судьи, которое даст ему гораздо больше свободного времени для занятий геральдикой и генеалогией.

Нильс Хернилль вышел из министерства в субботу в семнадцать часов. Вечер провел в частном доме, где был в гостях и премьер-министр, вызвавший восхищение присутствующих тем, что в теплый летний день в первый раз надел белый смокинг.

Несколько раз в течение вечера премьер-министра вызывали к телефону, и у Хернилля возникло смутное предчувствие каких-то больших событий. Ночью, возвращаясь домой вместе с премьер-министром, он поинтересовался, что это были за звонки.

— Ничего особенного, — ответил премьер-министр. — Просто немцы закрыли порты.

Больше Хернилль ни о чем не спросил. Машина остановилась у калитки его дома, оба министра пожелали друг другу спокойной ночи и поблагодарили за приятно проведенный вечер. Все было спокойно в районе вилл. Хернилль шел по саду, сирень еще не совсем отцвела, дрозд выводил свои трели. Хернилль остановился, постоял, вдыхая аромат и слушая пение дрозда, затем вошел в дом.

Телефон на вилле был переносный. Каждый вечер перед отходом ко сну Хернилль переносил его в спальню, чтобы в случае серьезных событий внешний мир мог связаться с ним и ночью. В такое тревожное время нужно быть готовым ко всему.