Замок Шамбла
Шрифт:
Особо важным свидетелем, на которого прокурор указал суду, являлся Андре Арзак. Подавляющее большинство людей не сомневалось в причастности молодого пастуха к трагедии в Шамбла, поэтому зал оживился, когда его вызвали для дачи показаний. В праздничном камзоле, со сжатыми губами, весь бледный, он медленно подошел к месту свидетеля и украдкой посмотрел на членов суда, присяжных и публику в зале. Председатель велел ему рассказать все, что он знает об убийстве господина Марселанжа.
– Я помню только одно, — ответил Арзак бесстрастным тоном, —
Председатель недоверчиво посмотрел на свидетеля, а потом серьезным и строгим тоном объявил ему, какое наказание полагается за лжесвидетельство. Любопытство публики усиливалось: все предвкушали какую-нибудь необыкновенную развязку и с нетерпением ждали окончания допроса молодого пастуха. Арзак сохранял невозмутимое спокойствие, и на его бледных губах даже появилась какая-то неуловимая лукавая улыбка. Члены суда могли расценить ее как улыбку человека, которому нечего бояться. Однако Мари Будон увидела в ней решимость.
– Бывали ли вы у графинь де Шамбла после смерти господина Марселанжа? — спрашивал председатель.
– Был один раз, — ответил Арзак.
– Вы у них завтракали?
– Нет.
– Горничная Мари Будон показала, что она давала вам поесть. Остерегайтесь, Арзак!
Тот хранил непоколебимое спокойствие. Он свято помнил посулы и увещевания графинь де Шамбла и поэтому не обращал внимания на предупреждения. Арзак был готов на все, лишь бы получить обещанное богатство.
– Не говорили ли вы свидетелю Гоштейну, что вам предлагали шестьсот франков за то, чтобы вы отравили господина Марселанжа? — снова спросил председатель.
– Если и говорил, то я этого уже не помню, — ответил Арзак, который, испугавшись присутствия Гоштейна, не рискнул отпираться в открытую.
– А я это знаю точно! — вскрикнул Гоштейн.
– Предлагал ли вам Жак Бессон, — спросил председатель Арзака, — шестьсот франков за то, чтобы отравить господина Марселанжа? Если это неправда, вы бы не колебались, не говорили бы «я не помню», вы ответили бы прямо.
Все замерли в ожидании ответа Арзака, особенно Жак Бессон и Мари Будон.
– Если я это и сказал, то разве что в шутку, — равнодушно отозвался пастух.
– Не говорили ли вы вашей тетке Маргарите Морен, что вам предлагают большую сумму за то, чтобы вы подсыпали яд в суп господина Марселанжа?
– Нет, не говорил.
– Считаете ли вы свою тетку достойной женщиной? Может ли она обманывать членов суда?
– Нет.
В эту минуту Маргарита Морен вдруг вскочила со своего места и прокричала:
– Господин председатель, велите посадить его в тюрьму! У него в руках в день убийства была цепь собаки!
Никакими словами нельзя передать эффект, произведенный этим спонтанным признанием тетки Арзака. Публика заволновалась, даже судьи и присяжные пришли в смятение. Едва не опрокинутый этим неожиданным ударом, Арзак мало-помалу совладал с собой, и его лицо, на секунду исказившееся от страха, вновь приняло твердое и решительное выражение.
Жак
– Вы продолжаете утверждать, что ваш племянник говорил вам об отравлении господина Марселанжа?
– Говорил, — ответила Маргарита Морен.
– А вы, Арзак, — спросил председатель молодого пастуха, — говорили ли вы Пьеру Морену, вашему дяде: «Я знаю то, чего не скажу, даже если бы мне захотели отрубить голову?»
Нисколько не смутившись, Арзак спокойно отвечал:
– Я сказал это в шутку.
– А я воспринял это всерьез, — ответил Пьер Морен.
Председатель снова обратился к Арзаку, убедив его в том, что любая его ложь принимается и что он легко дурачит членов суда.
– Арзак, не говорили ли вы бригадиру Жеранту, который убеждал вас сказать правду: «Я пока еще ничего не могу сказать?»
– Нет, не говорил, — ответил Арзак.
– Говорил! — закричал бригадир Жерант.
– Арзак, — продолжал председатель, спокойствие и внешнее легковерие которого начинали удивлять публику, — не говорили ли вы вашему отцу и Жаку Сулону, что вы боитесь Жака Бессона и его братьев и что все это ничем хорошим не кончится? Не говорили ли вы Гильону: «Ах! Если бы кто-нибудь выстрелил в Марселанжа, он получил бы хорошую награду!» — а бригадиру Полю — что вы бы сказали все, если бы вам дали хорошее место?
На все эти вопросы раздраженный Арзак ответил с гневом и упрямством:
– Нет, нет и нет!
– Знали ли вы, — бесстрастно продолжал председатель, — что Бессон грозил косой господину Марселанжу?
– Я об этом слышал.
– Говорили ли вы вашему дяде, что вы это видели?
– Нет. Как это я мог видеть, когда меня в Шамбла-то и не было?
Терпение председателя истощилось. Устремив на Арзака строгий взгляд и повысив голос, он сказал:
– Вы лжете, вы отпираетесь от всего, что подтверждают многочисленные свидетели. Суд не может принять ваши показания. Еще раз прошу вас, говорите правду.
По этим словам и по тону все поняли, что настал решающий момент, и публика напряженно ждала ответа Арзака. Мари Будон опасалась, что пастух, осознав последствия своей лжи, проявит благоразумие и, прислушавшись к советам судей, отступится и скажет правду, а правда… Служанка бледнела от одной мысли об этом и, затаив дыхание, ждала слов, от которых зависели жизни четырех человек.
– Арзак, — продолжил председатель после некоторого молчания, — говорите правду.
– Это-то я и делаю, — ответил Арзак ясным и твердым голосом. — Я говорю правду.