Замок Шамбла

Геру Констан

– А если я скажу «нет»? — отважно отвечала графиня, бросая украдкой взгляд на Клодину Бессон.

– В таком случае, — просто возразила крестьянка, — об этом узнает Жак, который, видя, какой монетой вы платите за его преданность, сможет много чего рассказать судьям, когда его вызовут на допрос.

Графиня вздрогнула.

– Ну что вы теперь скажете, ваше сиятельство? — спросила Клодина Бессон.

– Я сделаю то, о чем вы просите, и Жак не будет ни в чем нуждаться, — отвечала графиня.

– Когда?

– Завтра.

–

Хорошо, прощайте.

Даже не поклонившись, она направилась к двери. Переступая порог, Клодина обернулась и нарочито медленно произнесла:

– Помните, три головы или ни одной на площади Мартурэ!

XXV

Графиня ла Рош-Негли осознавала все последствия, которыми для нее и ее дочери могла быть чревата оказанная Жаку Бессону помощь, однако она, ни секунды не колеблясь, решила сдержать обещание, данное его матери, поскольку поняла, что Клодина не шутит.

С приближением дня, когда Андре Арзак должен был предстать перед судом по обвинению в лжесвидетельстве, Мари Будон посоветовала сделать для него то же, что и для Жака, то есть кроме вещей переслать ему несколько золотых монет — лучшее средство для укрепления его характера. Сделать это поручили Жану Морену, человеку, всецело преданному Мари Будон. Этот человек, как челнок сновавший между Пюи и деревней Шамбла, преследовал двойную цель: во-первых, он вербовал свидетелей для дам, во-вторых, собирал все сплетни об убийстве господина Марселанжа.

Каждый вечер графиня и Теодора с нетерпением ждали той минуты, когда он сообщит им все эти пересуды. Они с ужасом думали о том, что вскоре все это прозвучит в суде. Дамы с трепетом признавались себе, что слова Маргариты Морен, пролившие пусть слабый, но все же свет на трагедию в Шамбла, ясно намекали на всех ее участников, до сих пор находившихся под косвенным подозрением. Теперь они начали понимать, что деньги не всесильны, и со страхом ждали дня, когда Арзака осудят за лжесвидетельство. Тогда станут допрашивать Маргариту Морен, простодушная откровенность которой приподнимала завесу лжи с бессознательной жестокостью ребенка, говорящего правду, не задумываясь о последствиях. Она повторит свои показания и о предложении отравить Марселанжа, и о цепи, найденной в кармане Арзака, и кто знает, какие выводы суд на сей раз сделает из ее слов.

Да и как на сей раз поведет себя пастух? Вполне возможно, что, пробыв несколько месяцев в предварительном заключении, он поймет, что его ждет во время долгих лет тюрьмы, куда он попадет за лжесвидетельство. И согласится ли он понести такое суровое наказание ради не очень большой суммы денег, которой к тому же не сможет воспользоваться? Ответы на эти вопросы, продиктованные логикой здравого смысла, повергали дам в ужас: Арзак вполне мог начать говорить правду, которая теперь являлась его спасением. Всеми этими размышлениями графиня поделилась Мари Будон.

– Ну, ты ничего на это не возразишь? — спросила

госпожа свою служанку.

В ответ госпожа Негли ждала каких-нибудь ободряющих слов, но на сей раз Мари Будон ответила просто:

– Мне нечего возразить.

– Значит, ты разделяешь мои опасения?

– На сей раз разделяю.

– И… отчаиваешься?

– Нет, опасаюсь.

– Словом, ты думаешь, что ничего нельзя предпринять?

– Напротив, я уже предприняла кое-что.

– Ага! И что же?

– Я говорила с Маргаритой Морен.

– Ну?

– Все без толку.

– Может быть, ты недостаточно ей предложила?

– Она так проста, что не умеет обманывать, от нее так же невозможно добиться лжи, как апельсинов от яблони.

– Итак, ничего нельзя сделать для того, чтобы она изменила свои показания?

– Она не изменит ни слова, даже если бы речь шла о ее собственной жизни.

– И Будуль не приходит! — прошептала госпожа Марселанж.

– Еще не время.

– Что ты делала сегодня, Мари?

– Я сейчас от аббата Карталя. Сегодня на кухне у Марионы Ру собирается известная вам компания.

– В каком настроении сегодня ее гости после допроса Арзака и ее тетки?

– Все в том же.

– Ах, вот как! — произнесла графиня с выражением невольного удивления.

– Их вера в вашу невиновность непоколебима.

– Понимаю, — гордо сказала графиня. — Они убеждены, что урожденная ла Рош-Негли…

– Совсем не поэтому, — сказала Мари Будон.

– Что-что?

– Они вопреки всему будут уверены в вашей невиновности не потому, что вы богаты и могущественны, или оттого, что вы урожденная Шамбла и ла Рош-Негли.

– А отчего же?

– Оттого, что вы набожны. Я это увидела сегодня и теперь уверена в этих людях, как в самой себе.

– Не повлияли ли эти показания на мнение аббатов Карталя, Друэ и Геда?

– Никоим образом. Для них набожная женщина непогрешима. Я ручаюсь за аббатов и за их прислугу.

Легкий стук в дверь с улицы заставил обеих дам вздрогнуть.

– Что это вы пугаетесь малейшего шума? — удивилась Мари Будон. — Это Жан Морен.

Она вышла открыть и через несколько минут вернулась вместе с ним. Жан Морен поклонился дамам, силуэты которых он едва различал в темноте. Боясь соседей и прохожих, они принимали его каждый вечер, не зажигая свечей.

– Ну что? — с живостью спросила его Мари Будон. — Что ты слышал сегодня?

– Ничего хорошего, — ответил Будуль. — Я сегодня обошел все деревни и слышал разговоры, которые не принесут нам ничего хорошего, когда их перескажут перед судьями.

– О чем эти разговоры? — спросила Мари Будон.

– О Жаке.

– По поводу чего?

– По поводу одежды, которая была на нем вечером первого сентября.

– Да-да, — с живостью согласилась графиня. — Они к этому привяжутся, — и, обращаясь к Будулю, добавила: — И что же, по их мнению, на нем было?