Замурованная царица
Шрифт:
— Вот он! — холодно отвечал Монтуемтауи, показывая перстень с картушем фараона.
— А зачем фараон прислал в мой дом свои глаза и свои уши, и притом тогда, когда все люди и звери вместе с богом Хормаху предаются покою? — спросил Пенхи.
— Такова его воля, и воля фараона — воля богов, — был ответ.
— Что же ищет фараон? — снова спросил Пенхи.
— То, что ты сотворил тайно на пагубу фараону.
— Что же именно?
— Восковые изображения, — грозно сказал Монтуемтауи, — я прислан за ними — покажи их.
— У меня нет того, что ты спрашиваешь, — отвечал Пенхи.
— Где же они? — спросил следователь.
— Не
Тогда Монтуемтауи и Каро, взяв в руки светильники, начали обыск. Они тщательно перерыли весь дом, осматривали каждый угол, каждую нишу. В одной глубокой продолговатой нише, закрытой легкой завесой, они увидели спящую Хену. Свет от светильни упал на прелестное личико Девочки, которая спала, разметавшись и подложив одну руку под голову. Улыбающиеся губки ее что-то шептали во сне. Свет заставил открыть ее глаза.
— Милое дитя, где восковые изображения? — ласковым голосом неожиданно спросил Монтуемтауи.
— В храме богини Сохет, — отвечала не вполне проснувшаяся девочка.
Пенхи вздрогнул и побледнел.
— А где дедушка? Дедушка! — громко позвала Хену, приходя в полное сознание.
— Я здесь, дитя, — отвечал Пенхи дрожащим голосом. Хену вскочила со своего ложа, стараясь натянуть на плечи спадающую на грудь рубашонку.
— Устами младенца возгласило божество, — сказал Монтуемтауи, отходя от ниши, — мы теперь знаем, где искать то, что мы ищем.
Хитрый царедворец и рассчитывал на то, что девочка спросонок проговорится. Он и спросил ее неожиданно, хотя ласково, точно о самой обыкновенной вещи. И Хену, никем не предупрежденная, выдала тайну деда и отца. Она, впрочем, и не догадывалась о ее важности и сопряженной с ней опасности: ей сказали, что восковые изображения делались по повелению божества, и она думала, что это так и должно быть. А для чего они изготовлялись — она не знала: «на великое и святое дело», говорил ей дедушка, и этого с нее было довольно. В последние месяцы с девочкой случилось столько непонятного, что она и не старалась в нем разбираться. Встреча с Аписом во время процессии в день венчания на царство Рамзеса, испуг Хену при виде наступавшего на нее священного быка, эпитет «священной девочки», приданный ей после этого случая, ночное посещение храма богини Сохет, таинственный свет, исходивший во тьме от изображения этой богини, непонятная беседа с ее жрецом Ири, таинственное происшествие в алтаре богини, эта страшная змея, пожиравшая хорошенькую птичку, потом изготовление восковых богов и людей, наконец, эта последняя процессия на берегу Нила, когда ее, Хену, бросили в Нил, а в это время разразился страшный гром, от которого со страха бежал сам бог Апис, а золотое изображение Горуса расплавилось от небесного огня, — все это спутало в голове девочки представления о понятном и непонятном, о том, что естественно и что выходило за пределы естественного и возможного. Вероятно, все так и должно было быть, думалось ей. Она видела только, что ей предназначено было играть какую-то роль в том, что совершалось вокруг нее, а что это было такое — об этом знал дедушка, а дедушка, даже при отце, был для нее все: она выросла на его руках.
— Нить найдена, — сказал Монтуемтауи, отведя Каро в сторону, — теперь надо добираться до клубка.
— Я так и подозревал, что клубок в руках святых отцов, — тихо сказал носитель
— И я то же думал, да их трудно взять, — отвечал на это Монтуемтауи, — они прячутся за спины божества.
После этого он тотчас же приказал всем собираться.
— Ты, милая девочка, тоже пойдешь с нами, — сказал он, глядя на Хену, которая теперь стояла с широко раскрытыми глазами.
— Куда? — спросила она.
— Куда зовут тебя боги, — отвечал Монтуемтауи.
— И с дедушкой?
— Да, и с дедушкой, и с отцом, — отвечал коварный следователь, ласково улыбаясь.
— А няня Атор?
— Это старая рабыня?
— Да, добрая Атор.
— И она пойдет с нами.
— А другие рабыни?
— Те пока останутся здесь, милое дитя.
Наивные вопросы девочки, видимо, забавляли сурового судью, и он любовался прелестным, смелым ребенком, который так много помог им в их деле. Старый слуга фараонов готов был расцеловать ее.
Оставив караул при доме Пенхи, следователи вместе со своими арестантами и небольшим конвоем отправились на другую сторону Нила, на западную, где расположены были дворцы фараонов. Ночь была все та же — ясная, лунная. Месяц стоял в зените и освещал спящий город и Ливийский хребет фантастическим светом. Все шли молча, как бы очарованные таинственностью тропической ночи.
— Дедушка! — заговорила вдруг Хену, держась за руку деда. — Бог Апис спит теперь?
— Не знаю, дитя, — отвечал Пенхи, сжимая маленькую ручку девочки, — вероятно, спит.
— Вам нельзя теперь разговаривать друг с другом, милая, — остановил Монтуемтауи Хену, положив ей руку на плечо.
— Отчего нельзя? — удивилась девочка.
— Вас разделяет теперь божество, — уклончиво отвечал Монтуемтауи.
— Нет, не разделяет, — наивно возразила Хену, — меня Дедушка держит за руку.
Монтуемтауи невольно рассмеялся. Он был в хорошем Расположении духа, потому что порученное ему Рамзесом бедствие началось так удачно, что обещало скорую развязку, а потому наивная болтовня Хену только забавляла его. Притом же он надеялся узнать от этой болтливой девочки еще что-нибудь посущественнее. Надо только ласковее обращаться с ней, не запугивать: маленькая заговорщица сама шла в пасть крокодила, словно птичка в силок.
— А с отцом можно разговаривать? — спросила она.
— С отцом можно, — отвечал Монтуемтауи, стараясь не рассмеяться.
— А отчего же с дедушкой нельзя?
— Теперь можно и с дедушкой.
Монтуемтауи махнул рукой. Он видел, что болтунью не остановишь, а между тем своей болтовней она могла выдать что-нибудь важное для дела.
— О чем же ты хочешь говорить с дедушкой? — сам заговорил Монтуемтауи.
— О месяце. — Она указала на блестящий диск луны, -
Он тоже бог?
— Бог, — отвечал Монтуемтауи, совсем не того ожидавший.
— Отчего же он не всегда круглый? Вон солнце — оно всегда круглое.
— И месяц всегда круглый, а только его иногда нельзя всего видеть.
— Отчего? — не унималась Хену.
— Оттого, что когда он не весь виден, то значит, что он прикрыт завесой бога Себа, который есть сын Шу и внук бога Ра, а сам есть отец Озириса.
— Зачем же он прикрывает его своей завесой, этот бог Себ?
— А чтобы он шел на покой, и когда его не видно совсем, то, значит, — он на покое; а солнце — бог Ра — отходит на покой ночью, с вечера до утра.