Замурованные: Хроники Кремлевского централа
Шрифт:
За Шафраем последовал невысокого роста человечек в коричневом до пят пальто, с запущенной бородой и подслеповатым взглядом. Вася Бойко — хозяин «Рузской Швейцарии». Длинное толстое пальто на тюрьме вещь полезная, особенно во время поездок в суд: кинул на бетонку стакана и спи себе от этапа до этапа.
Привели женщин: хозяйку ресторана «Триш» Лиану Аскерову и главбуха банка «Нефтяной» Наталью Фролову, на фасоне и в косметике, ухоженных и подтянутых. Первая сидела уже почти полтора, а вторая — два с половиной года.
Следом на борт поднялся менеджер среднего звена: характерное телосложение, изможденное креслом и компьютером, большая голова с растрепанными волосами болталась, как шляпа на вешалке. Говорил он быстро и рвано, то и дело дергая затылком, сбивая с глаз сальные пряди волос. Сидел словно на приеме у начальника, коленка к коленке, вогнутая спина почти вплотную сводила плечи, в которые вжималась голова, оставляя от шеи лишь перепончатый кадык. С офисным холопством и женственностью белого воротничка не совладал даже двухлетний тюремный стаж.
Он представился Стасом. Стасом с подобными приметами на централе мог быть только Прасолов, попавший под раздачу менеджер «Нефтяного». «N-банк не сдается и не признается. Генпрок — сосет!» — вспомнилось из росписи стакана Басманного суда.
Еще кого-то загрузили к соседям. Все здоровались и поздравлялись с Благовещеньем. Затем пошло обычное «кто с кем?» и «с какой хаты?». Вася Бойко сидел в 308-й с Адамовым и Тесаком. В конце марта от них забрали Славу Дрокова — забрали прямо с прогулки, отправили в Питер. Прасолов бытовал в 303-й с таможенником Остапченко, фигурантом дела по китайской контрабанде Гавриловым и одним из руководителей Россельхознадзора Волковым, заехавшим на «девятку» второй раз за два года. Стас сообщил, что в 601-й сидят Могилевич и Саенко по «Трем китам», а в 606-й — хозяин «Арбат Престижа» Некрасов и юрист Березовского Блинов. У Шафрая в 607-й соседи оставались неизменные Грибков, Золин, Лисагор и еще Сергей Чекушин из Мордовии.
— Иван, ты в хате с Журавским? — раздался незнакомый голос от соседей.
— Да.
— Привет ему от Октябриныча. Мы с Журой вместе на «шестерке» сидели. Передай, что Али Каитову оставили семнадцать лет, он уехал в Челябинск, а Юрьич получил два года общего, уехал в Тамбов и должен уже уйти.
«Зилок» тронулся. Через метров сто — привал, меня с Прасоловым перекинули к соседям. Кроме Бойко и Шафрая, там сидел незнакомый мне Гаврилов, назвавшийся Октябринычем.
Внешняя дверь воронка открылась, к нам подсадили двоих. Еще один менеджер «Нефтяного» маленький, юркий, с острым лицом хоря, в пижонских очках с тонкой черной оправой Андрей Салимов. Кто второй — патлато-бородатый с пустым полусумасшедшим взглядом, крепкий, но рыхлый, я так и не понял.
В освободившийся рукав менты закинули арестанта, сопровождаемого оперативником, молодым, холеным и жирным ментом в пушистом ярком свитере.
— Дима, молчать! — предупредил опер своего подопечного, усевшись по другую сторону решетки.
— Ты мне что, запретишь с братвой пообщаться?! — расхохотался в ответ неизвестный Дима.
— Вот этого как раз не надо. А то помнишь фильм «Операция Ы». Так вот, будешь п…ть, я тебя привязанным к машине за веревку в суд потащу.
— Ты кто, бродяга? — крикнул кто-то.
— Маньячила страшный, вторые сутки из-за него не сплю, — вместо «бродяги» ответил опер.
— Ага. Пичушкин моя фамилия, — схохмил зэка.
Загруженные пассажиры — обитатели шестого «спеца» «Матроски», как и мы — «особо-опасно-важные», политические, замороженные: Салимов сидел с Сергеем Зуевым («Три кита»), Борисом Теременко («ЮКОС») и Николаем Карасевым («Социальная инициатива»).
— Андрей, у вас дворики без крыши, что ли? Уж больно ты загорелый, — оценил Прасолов внешний вид своего подельника.
— Нет, с крышей… Это автозагар. — Салимов кокетливо улыбнулся, мол, заметили, оценили.
— Вася, ты с бородой на этого похож, как его. — Прасолов весело защелкал пальцами, глядя на Бойко.
— На Лимонова, — пришел на помощь своему бывшему коллеге Салимов.
— Во! Точно! На Лимонова! — обрадовался Прасолов.
— Пора сбривать, — ухмыльнулся в ответ Бойко.
— Ты все пишешь, Вася? — философски изрек, обращаясь к Бойко, Шафрай и похлопал по набитой документами сумке.
— Пишу, молюсь…
— А спишь когда?
— А мне много-то не надо. Сегодня вот спал часа два, а больше не хочется.
— Как там Сергеич? — это уже спросили меня.
— Несгибаемо.
— Передавай поздравления с Благовещеньем.
Прасолов успевал объяснять популярно соседям по воронку, в чем суть его дела:
— Вот, к примеру, я иду в автошколу, честно сдаю на права. Потом законно покупаю машину, ставлю на нее ракетный двигатель и ношусь как Терешкова по Москве, пока не приземлят менты. Меня можно привлечь за превышение скорости, можно привлечь за установку внештатного оборудования, но никак не за езду без прав на угнанной машине… Да, мы уходили от налогов, но все остальное…
Автозак между тем уже завершал маневры в подземных лабиринтах Мосгорсуда. Сначала вывели Шафрая и Гаврилова, меня пристегнули к Аскеровой. Возле конюшен разнуздали.
— Миронов в тринадцатую, — пробурчал угреватый старшой, делая отметку в журнале.
В тринадцатом боксике Шафрай уже застилал пол газетами и курткой. Через пять минут ментенок притащил ему заряженную трубу и литровую минералку.
Расположившись, Боря принялся костерить партнеров, жен и сокамерников:
— Представляешь, пока я год сидел без всякой связи, меня не только за бизнес кинули, но еще и на деньги пытаются выставить… Феликс, мразь, я его в Москву вытащил, хату купил, детей этого урода в институты поустраивал, партнером своим сделал. Так он, пока я сижу, продал мой «лексус», «мерс» и закрыл часть старого кредита, нашего общего кредита! Я перед посадкой договорился о получении под одно производство восьмисот тысяч зелени. Так эта мразь его уже раздербанила, якобы он закрывает убытки… Надо Маринке позвонить.