Замурованные: Хроники Кремлевского централа

Миронов Иван Борисович

— Не оговаривай других заключенных и не рассказывай того, что не видел сам.

— Не ври и не преувеличивай жизненные ситуации, также не рассказывай лишнего о собственных возможностях и финансовом положении близких людей.

— Не играй ни во что «на интерес», деньги и «просто так», — хочется играть, играй «без интереса».

— Не высказывай, если не просят, собственные оценочные суждения о других людях. Не делай поспешных выводов о других. Поспешные оценки мешают нормальному общению.

— Если ты собираешься что-либо сделать, но не знаешь всех последствий, тебе что-то непонятно в словах и действиях других заключенных, у тебя возникла конфликтная ситуация с кем-либо из заключенных — обратись к смотрящему камеры.

— Не давай совета, если тебя об этом не попросят. Если же у тебя действительно попросят совета, уточни, что собеседник хочет на самом деле.

… Многие судьбы поломались в тюрьме из-за элементарной глупости или неосторожности. Пожалуйста, будь внимателен, осторожен и побольше думай. Помни самое главное правило: ожидай худшего исхода своей ситуации, но надейся на лучшее.

В первую очередь тебе необходимо связаться с родственниками и близкими людьми. Чтобы связаться с близкими людьми и сообщить им, что тебе необходимо, нужно написать письмо и отдать его сотруднику в незапечатанном виде. Помни при этом, что все письма читает специальный сотрудник, поэтому не указывай в них информацию, которая касается уголовного дела.

Если твои близкие (родственники) не знают, что ты находишься под арестом, то, написав заявление в специальный отдел учреждения, ты можешь попросить связаться с твоими близкими (родственниками) и сообщить им о том, где ты и что тебе необходимо.

Передачи облегчают твое пребывание в заключении. Во-первых, твои близкие могут отправить почтовый денежный перевод на адрес учреждения, подписку на периодические издания и книги, изготовление ксерокопий документов, оплату аренды бытовой техники.

Во-вторых, передачи продуктовая, вещевая, «магазинная» передаются с воли твоими родственниками. Все передачи имеют определенные ограничения по весу и допустимым предметам, а также периодичность их передачи. Точнее о правилах приема передач твои родственники узнают в Бюро передач учреждения. Ниже приводится примерное описание того, что тебе будет необходимо в первую очередь…».

Вернувшись на сборку, достаю из сумки бутылку самодельного кефира и кусок сыра, разломив его пополам.

Жужжит дорога. «Братуха, откатай маляву, срочно! Два семь три!», «Держи коня… Родной, прими для восемь шесть…». Черная стена, подсвеченная глухими тенями камерных ночников, шевелится и скрипит грузами и белесыми веревками, плетенными из простыней.

— Кто тебя ведет? — пожевав сырок, спрашиваю соседа.

— Цэфэошники. Козлы, — поперхнулся Максим. — Сейчас эти уроды сами под раздачу попали. Они с Борей Лисагором работали.

— Боря их и вломил…

— Я думаю, не без этого, — облизнулся Остапченко.

— Ты с ним сидел?

— Так я от него и уехал!

— Ну да, они же с Шафраем вместе страдают.

— Боря, как увидел последний «Человек и закон», взбодрился.

— Чего там было? Мы из-за футбола проморгали.

— Там был большой сюжет про всю их замусоренную ОПГ. Показывали его, Рому Чубарова, тушинского прокурора Нарцесяна. У Бори нашли двадцать телефонов, бухгалтерию — кому и сколько, новенькую «феррари», левые печати.

— В чем повод для оптимизма?

— Короче, включили прослушку их партнеров, где один другому говорит: «Борю Лисагора надо гасить, а Рома нам еще денег должен». Боря потер руки и заявил, что эти пацаны скоро заедут.

— Ну да. «Я не сука, молчать не буду».

— Боря не из молчаливых.

Сгрудив пожитки, поджав ноги, я скрючиваюсь на расстеленной фуфайке. Глаза захлопываются сами собой, сон тяжелый, муторный, дробный, и сон ли это, скорее минутные обмороки.

Наконец стена «Матроски» начинает бледнеть, занимается зарей. Светает. Мы осоловело глядим друг на друга, говорить ни сил, ни желания.

На продоле начинается утренняя суета, но нас она не касается. Счет времени снова растерян. Наконец нас открывают. В проеме торчат трое гоблинов.

— Миронов! — рявкает один из них.

— Ну.

— На выход… Без вещей.

Лестницы, подвалы, коридоры и снова лестницы. Меня выводят на продол, где по обеим сторонам расползаются следственные кабинеты большой «Матроски», те самые, похожие на конюшни, с маленькими оконцами в высоких дверях. Заводят в один из них, где уже по-хозяйски расположился Девятьяров.

— Еле нашли тебя, — протянул руку капитан. — Два часа искали. Нам говорят, что тебя найти не могут, приходите, мол, после праздников. А я им: как это не можете, ищите. Как это может человек потеряться!

— Вова, я без сна вторые сутки, так что подтягивайся в понедельник, — с трудом выдавил я, наслаждаясь комфортом привинченного к полу стула с широкой мягкой спинкой.

— Ну, да, конечно, понимаю, — зачастил следак, суетливо пряча обратно в грязный портфель засаленный «Плейбой» и неизменный квас.

Минут через пять после его ухода приходит какой-то очередной сержант и отводит меня на сборку. Сборка — три смежных помещения. В двух — по двенадцать стаканов, метр на шестьдесят сантиметров каждый, третья — общая с большим окном.

В нее меня и заводят. Здесь уже человек восемь нервно ожидают транзита в хату. В основном молодежь, в шортах, тертых майках, с деланной уверенностью на лицах, которая, впрочем, больше походит на испуганную злобу. Разительным контрастом на фоне этого уголовного молодняка сидел напротив меня замызганный мужичок с грязными волосами, клочкообразной щетиной и бегающими, переживающими глазами. Не успел я приземлиться на скамейку, мужичок тут же подскочил ко мне.