Замыкание
Шрифт:
— Вы не увидите. Надо слышать, — порекомендовали ему.
Сергей Дмитриевич закрыл глаза и прислушался, стараясь вычленить из шума ветра и хлесткого дождя, завывания грозы и падения камней что-то необычное. Что-то другое, чего не слышал на границе, когда шел за людьми господина Ли вглубь территории, и мечтал, что расквитается за сожженные поселения. Что-то инаковое, способное прицепиться к древней фамилии.
— Песок? — всплыло из памяти за мгновение до того, как он слабый шелест — будто снял наушники после оглушительной
— Вы боитесь песка, — фыркнул Ялин.
«Все-таки, четверо» — слабым сожалением отозвалось в цесаревиче.
Впрочем, он еще может успеть уменьшить их до троих. Убил бы раньше — повода не было. Без повода как-то не принято, посчитают невежей…
Слегка лихорадило, дергало адреналином, но упрямство перекрывало эмоции. Отец запретил ему появляться в Кремле — и слово его свято. Найдутся цели поближе.
— Мы не боимся, — поправил Ялина раджа Миттал. — И мы тоже не слышим. Нет отзвука Силы в стихии. Значит, это не песок. — забрал он сам у себя черную ладью.
— Сила Крови Ахеминид — это Время. — Подхватил Виид, поднимаясь с места и присаживаясь за стол к радже. — По городу идет молодая кровь, ваше высочество. Ломает всякое… Пока только и умеет, что ломать.
— Желаете новую партию? — Оживился Миттал.
— Хочу доиграть вашу. За белых.
— Но они побеждают! — Возмутился Миттал.
— Какое очевидное решение, не правда ли? — Вечный князь двинул пешку вперед.
Хлопнула дверь, закрывая ушедших в одном мире с ожившим древним кошмаром.
Позади молча сел на свое место Проводник Черной Тропы Ялин.
— Придумал! — Гаркнул Мбака, что аж раджа подпрыгнул, укоризненно посмотрев в сторону диванов.
— Что же вы придумали, уважаемый? — Недовольно смотрел на три отсеченных пальца вместо одного герцог Бюсси.
— Мбака сильный! Мбака плевать на шар с иголками! Мбака могуч! — Солидно докладывал он.
— Давайте попробуем на русском, — устав от кривого английского, попросил Сергей Дмитриевич.
— Господа! Раз я не по силам этой заразе, я предлагаю переливание своей крови! — Бархатным голосом, текучей и приятной речью отозвался темнокожий.
— Ничего себе… — чуть не перекрестился от удивления цесаревич.
— Что он говорит? — Поинтересовался герцог.
— Мбака могуч. — Откашлялся цесаревич, прицениваясь к идее, а затем повернулся к сыну, чувствуя, как новой волной накатывает надежда.
Глава 18
В воздухе гремел отзвук торжествующего рева, звенящим эхом оставаясь в ушах.
«Мы выступаем!» — голосом Артема за моей спиной, переполненным азартом и адреналином, от которого хотелось встать и куда-то бежать, штурмовать крепостные стены и брать на абордаж корабли.
И сила воли была помощником, удерживая на месте — на топчане тюремной камеры в шесть квадратных метров, под блеклым светом
Детали реального, спокойного мира постепенно усмиряли вскипевшие эмоции — взгляд задерживался на нехитрых деталях окружающего быта, примечая трещины и темноту от времени на плитке; плесень от сырости в углах потолка. Слух различал постукивание ложкой в соседней камере, гул воздуховода… И мерное хождение Василия Владимировича Давыдова по коридору, который опять рассорился с благоверной. Ко мне он не заходил, полагая спящим — а я не давал повода в этом сомневаться. Потому как вдруг помирятся без моего участия.
Я шаркнул ногой, будто бы только сейчас проснувшись.
В дверной проем тут же заинтересованно заглянули.
— О чем думаете, ротмистр? — Явно обрадовался моему бодрствованию князь.
— Мне почти двадцать лет, а я никогда не брал корабль на абордаж.
— Ну уж, какие ваши годы. — Присаживаясь рядом, с сочувствием похлопали меня по спине. — Спешу заметить, что корабль — это крайне ненадежная конструкция! И если бы не нужда в перевозке лошадей, ноги бы моей на них не было! Одним словом, проще сразу затопить!
— Так я топил. — Пожал в ответ плечами. — В тринадцать, два корабля.
— Вражеских? — Уточнил господин полковник.
— Вражеских.
Ну, на тот момент — уж точно.
— Тогда вы меня переплюнули, ротмистр! — Хлопнул Давыдов себя по бедру. — Мой первый трехпалубник был в семнадцать, — мечтательно посмотрел он на потолок. — Гавана, тысяча восемьсот сорок девятый! Кто мог подумать, что просьба прикурить так лихо обернется…
— А свой отчего же топили? — С интересом глянул я на него.
— А, это… Возвращались как-то с батюшкой нашего государя по Волге. Мне тринадцать, ему семнадцать. Каждый город встречал нас праздником — и если мне, по малолетству, не наливали, то его высочеству положено было хотя бы три тоста поднять — за здоровье батюшки, за процветание империи и за дорогого гостя. Река длинная, городов много… На третий день его высочеству стало так плохо, что он немедленно затребовал от меня воды. Не вина, которого у нас было, хоть залейся, а воды!
— Та-ак… — невольно скопировал я тон своего школьного учителя.
— У меня был приказ и штопор, ротмистр!
— И вы продырявили борт? — сопроводил я вопрос тяжким вздохом.
— Да, но потом я в первый раз спас жизнь императора! — С гордостью приосанился князь.
— От жажды?
— Почему? Он плавать не умел.
— Понятно… — протянул я. — А на Гаване какими судьбами?
— Кому-то в Кремле не понравилось, что я спас его высочество! — Возмущенно развел Василий Владимировчи руками. — Сослали, куда подальше. Потом, в пятьдесят третьем, когда началась Крымская война, призвали обратно. Вся Гавана меня провожала, с песнями, с танцами! — Увлажнились глаза князя. — Такие хорошие люди!