Замыкание

Лесунова Валентина

– Неблагодарный, столько сил, столько бессонных ночей, пока вырастила его, и вот, позабыта - позаброшена.

Позвонил Яков и сказал, что вернулся в театр. Он был рад, что о нем там вспомнили, и пригласил Софью на новоселье в старую мастерскую под крышей театра.

Она тоже обрадовалась, пришла в воскресенье, возле театра не увидела афиш, не было их и внутри. Кассовое окно закрыто, никого, она долго поднималась по мраморной лестнице в полной тишине. Открыла железную дверь и замерла от неожиданности: пространство, когда-то заполненное декорациями, макетами, всем тем, что сопровождало работу художника,

и обязательным запахом краски, было пустым, пахло пылью, хотя пол вымыт, по углам не пылился реквизит, лишь угрожающе нависал потолок из мутного стекла, сквозь него просматривалось грязноватое небо.

В закутке на плите у входа знакомая турка, на пол-литра, таких уже не делают, медная, с помятым боком. Яков кивнул на кресло в углу, она села и поежилась от пронзительных глаз Декарта на портрете.

– Вы без него не можете.

– Подбадривает.

– Куда делся реквизит?

– Утащили для украшения садовых хибарок. Шекспира нет, играют Чехова, в основном монологи, на сцене только стулья.

– Вам везет, ничего не надо делать.

– Да. Кирпичный завод отказался от моих услуг, парады отменили, занимаются переделом собственности. Артель живописцев тоже дремлет в ожидании заказов.

– Вы можете объяснить, что вокруг происходит? Что делать? Прятаться, бежать, спасаться, или все наладится?

– Что именно вас беспокоит?

Она разозлилась, человек ничего не хочет замечать, и завелась: о школе, о муже, о депутатах, о стране, перескакивая с темы на тему. Он пытался прервать ее, но она не могла остановиться, слушал, уже не перебивая, зевал, прикрывая рот, подливал в ее чашку кофе, передвигал предметы на столе. Факты быстро иссякли, и она завела тягомотину: да, конечно, понимает, изучала законы диалектики, знает, что такое противоположности: истина - ложь, добро - зло, красота - уродство, и они взаимосвязаны: добро бывает уродливым, а зло - прекрасным. Он не завелся, даже когда она стала впадать в мистику: да, совершенное уродство, вызывающее запредельный ужас, существует в потустороннем мире, абсолютное зло, которое почему-то вылезло, проникло в наш мир.

Яков был отстранен, дернулся, лишь, когда она сказала: не бывает лжи во спасение, недолгое облегчение, она все равно всплывет и будет только хуже.

– Некоторые хотят обманываться, моя жена, например, надеется излечиться, но я не говорю ей, что это невозможно.

– Что с ней?
– спросила Софья.

Его жена ей была неинтересна, и он почувствовал, махнул рукой и заговорил о поэзии серебряного века. Говорил долго, она стеснялась уйти, выразительно смотрела на часы, он не замечал, тоскливо думала, что дома до ночи будет сидеть, готовиться к урокам. Он все говорил, и она начинала тихо ненавидеть Ахматову, Цветаеву и Мандельштама.

Он понял, что она не слушает, достал из ящика газету и развернул:

– Кстати, для вас - любопытная информация, в местной газетенке: знаменитый профессор межпланетной академии наук, небезызвестный вам Га - Га Шорохов проездом из Москвы в Рио-де-Жанейро проводит в городе семинар. Вход за небольшую плату.

– Какой Га-Га, - растерялась она.

– Общий знакомый Григорий. Предлагаю посетить. Давненько не виделись, любопытно посмотреть, какой он теперь.

– О чем семинар?

– О чем поют ласточки перестройки, о том, что раньше было плохо, теперь будет хорошо, - нехитрая тема колыбельной.

– Утешает.

Яков не знал, что она

с Га-Га виделась, когда он приезжал полгода назад из Москвы. Они поссорились, и в этом не было ничего необычного. "Ты на меня вешаешь все несчастья, все, в чем я не был виноват. Ты опасаешься меня, как типичная мещанка, которая пугается умного мужчину: вдруг он прочитает ее глупенькие мыслишки", - злился он. Она возмущалась: "Читаешь мысли продавщицы, с которой спал до меня".

Пару раз он заходил к ним в гости, ругал Николая, сейчас такое время, нельзя дома сидеть, никто тебе не поможет, только ты сам. Николай смотрел мутными глазами и просил денег в долг. Григорий давал.

Накануне семинара ей приснился цветной сон: в закатном небе на северо-восток летели птицы, туда, где самый темный, угрожающе-лиловый фон. Птицы перестраивались, догоняли друг друга, причудливо группировались. Последней пролетела пара.

Долго вглядывалась в темнеющее на глазах небо, но птиц больше не было. А было утро, она стояла на зеленой лужайке возле здания: что-то среднее между учреждением культуры советского периода и дворцом, похожим на иллюстрацию детской сказки о принцах и принцессах. Между мраморными колоннами по деревянным ступеням, мимо нее выносили школьную мебель. Грузчиками работали девицы - красавицы, загорелые и длинноногие, в бело - голубых коротких сарафанах, кокошники в жемчугах. Они выносили к дороге стулья и столы и складывали в кучу. Тут же - музейный кованый сундук, набитый статуэтками из белого мрамора. Где-то она их видела, неужели скульптура Родена из Ленинградского Эрмитажа?

К крыльцу подтащили мебель из светлого дерева, разрисованную цветами в народном стиле. Она подумала, так всегда, классику выбрасываем, а выбираем яркое в цветочек.

Семинар проходил в субботу, у нее не было занятий. Встретились с Яковом у кинотеатра "Октябрь". В вестибюле, перед входом в зал за столом сидела молодая женщина, юная дива, как назвал ее Яков, в белой кофте и короткой джинсовой юбке, длинноногая и загорелая. Перед ней вытянулась небольшая очередь, Софья заметила несколько узнаваемых преподавателей из университета. Дива кому-то объясняла, что профессор берет недорого, только за аренду помещения.

Яков встал в конец очереди и вопросительно посмотрел на Софью, окинул публику, снова посмотрел на нее. Сомневался, стоило ли оставаться. Она пожала плечами, из очереди он не вышел.

Яркая девица, похожая на красавиц из сна, давала понять: не гонялась бы ты, старая, за профессором.

Зал медленно заполнялся. Люди проходили ближе к сцене, но рассаживались на расстоянии, чтобы не мешать друг другу. Последние ряды заняли студенты.

"Солидная публика, - Яков кивнул на первые ряды, - гуманитарии, университетские светила.

Она засмеялась, действительно, в слабо освещенном зале на фоне темных костюмов, почти слившихся со стульями, их лысины ярко отсвечивали.

Костюмы задвигались, как в театре теней, стали переходить с одних рядов на другие.

В полную силу зажглась люстра над головами, Софья увидела оживленные профессорские лица, обращенные к залу. Несколько человек собрались возле сцены и о чем-то громко заговорили, размахивая руками. Кто-то во втором ряду вскочил с места, Софья услышала: "Коллеги, послушайте меня, не надо сейчас спорить, пусть он выскажется". Раньше не принято был в университете преподавателям так импульсивно вести себя, ей стало тревожно.