Замыкание
Шрифт:
Вмешалась женщина, помельче, но тоже плотная.
– Через полчаса будет перерыв, подходите. Ты приходи, - она ткнула в Софью пальцем.
Они выбрались из цеха, Марго рухнула на ближайшую скамейку и зарыдала. Волосы ее растрепались, и вся она была измятая, будто побывавший в собачьих зубах воздушный шарик.
– Они меня хотели бросить в дыру. Я видела их лица. Почему они так? Ведь они меня совсем не знают. Что я им такого сделала?
– причитала она, вытирая слезы и нос рукавом блузки.
–
же не в театр пришла. Надо было проще одеться. И не благоухать французскими духами.
– У меня нет другой одежды. Что, по-твоему, бабкины ремки напяливать на себя? Они там все маньячки, - поставила она диагноз и успокоилась.
Софья вернулась в цех. Женщины шутили, отмечая под ее команду ответы в анкетах, и быстро все заполнили. При расставании вручили ей увесистый бумажный пакет макарон.
Диктатура пролетариата
Через месяц Марго позвонила и напросилась в гости. Она таращила очи, облизывала губы, томно растягивала гласные и посматривала на дверь в душе, там текла вода, сломался кран. Наконец, поняла, что в доме, кроме Софьи никого нет.
– Где твой муж? Где дочь?
– Дочь у родителей, а муж, да ну его. Что ты хочешь? Чай, кофе?
Марго пожала плечами. Она перестала играть очами и облизывать губы, Софья отметила бледность кожи и сеть мелких морщин.
– Отдам тебе все заработанные деньги, и сверх того, только помоги, - жалобно затянула Марго.
Софья обрадовалась:
– Деньги нужны, Николай не работает, готовится в писатели.
Марго оживилась:
– Значит так: завтра едешь на металлургический завод, идешь в мартеновский цех, знакомишься с неженатым сталеваром, что хочешь, с ним делаешь, женишь на себе, берешь в любовники, думай сама. Не забывай, что у них профессорские зарплаты. Только не теряйся, второго шанса не будет. И попутно проведи анкетный опрос.
Она выложила на кухонный стол стопку анкет, сверху припечатала свой паспорт и удалилась победным шагом.
Софья набрала номер телефона свекрови.
– Здравствуйте, передайте, пожалуйста, Коле, чтобы он завтра посидел с Машей. Я нашла работу.
– Ишь чего, а маслом тебе не намазать одно место. Он не нянька, - ответила Дуся.
– Между прочим, он муж и должен содержать семью.
Софья отключилась и посмотрела на часы. Не прошло пяти минут, позвонил муж.
– Мать на тебя обижается. Ты, это, придерживай язык. Если нужно, я приду, - он помолчал, ей послышался женский голос, не Дусин, - завтра.
Когда вечером родители привезли дочь и узнали, что завтра с ней будет весь день сидеть Коля, Машу забрали. Ребенок не игрушка, чтобы доверять маменькиному сынку.
Не ранним утром явился Николай и стал объяснять, что начал писать роман, исторический. Но рассказывать
– А где Маша? Я тебе зачем понадобился?
– Иду подавать на развод, - пошутила она.
– Как на развод!
– растерялся он.
– Мы так не договаривались.
– В суде договоримся.
Молча смотрел, как она собиралась, молча закрыл за ней дверь.
От трамвайной остановки она поднималась в гору и любовалась, как на фоне чистого неба росли на глазах кирпичные трубы с разноцветным дымом, письмена таяли, и она не успевала прочесть текст, увеличивались силуэты трапециевидных мартеновских печей, окутанных молочной дымкой, в окружении запутанных в сложный лабиринт бетонно-металлических конструкций. В детстве родители летом возили ее с братом, сестренка оставалась с бабушкой, в Ленинград, и ей было скучно смотреть на дворцы, скучно переходить из зала в зал, слушая экскурсовода. Что тут поделаешь, сердце отдано тому, что она, дитя заводской окраины, видела с рождения.
Проходная густо завешана плакатами и призывами, она вошла и сунула в окошко стеклянной перегородки чужой паспорт. Угрюмый мужчина полистал бумаги, нашел список с фамилиями, заставил напротив Веретенниковой расписаться и протянул пропуск с фотографией Марго. На Софью не посмотрел.
Дальше по инструкции дошла до приемной начальника мартеновского цеха, и объяснила приветливой женщине, что проводит соцопрос. Женщина кому-то позвонила. Вскоре явился молодой, симпатичный и улыбчивый мастер смены, на голове шлем в оранжевых и красных полосах. Такой же протянул ей, нет, не шлем, поправил он, каска. Не решилась спросить, в чем разница.
Каска оказалась тяжелой и великоватой, она вытянула шею и приподняла подбородок, чтобы козырек не закрывал обзор. Мастер окинул ее взглядом, и она почувствовала, как краснеет.
Взял ее под локоть, объяснив, что так будет лучше, и они нырнули в шумный и полутемный цех, постояли на мостике, она заворожено наблюдала, как из печи по желобу лилась сталь, - видела и не один раз, в кинохронике перед показом художественного фильма. Там звучала музыка, а здесь все двигалось и грозно гудело. И не было белозубых улыбок, был пот, струящийся по грязным лицам.
Мастер, все также, поддерживая ее, повел в конец цеха, открыл деревянную дверь, странно видеть ее среди железных конструкций и льющегося металла, и они оказались в подсобке.
Маленький суетливый человечек, коротконогий, с квадратным туловищем, упакованным в негнущуюся робу, протер влажной тряпкой табурет и поставил в густо насыпанные, пахнущие свежестью, опилки, присоединив к нему еще табурет, заляпанный пятнами белой краски, протирать не стал.
– Значит, так, Кузьма, исполнять все желания девушки. Понял?
– приказал мастер.