Заново рожденная. Дневники и записные книжки 1947-1963.

Сонтаг Сьюзен

Кроме того, я спешно подыскивала себе оправдания – я еще болею, у меня тяжелая депрессия + меня немного пугают выделения, Дэвид тоже болен + он находился в соседней комнате, в любую минуту мог зазвонить телефон. Но это все неважно. Сложно принять то, что И. подвержена ошибкам, неуравновешенна, вкратце (как глупо это звучит), – несовершенна… То, что она моя «бедная девочка», так же как я – ее, как все девочки друг для друга.

Причина, по которой мне редко [написано вместо зачеркнутого «никогда»]

удается утешить ее, когда она подавлена, и никогда не удается ее умиротворить, если она гневается на меня, состоит в том, что я исхожу из предпосылки о ее заведомой правоте. А если она права, ей надлежит быть сильнее.

Если она сердится на меня, то все, что я знаю [зачеркнуто «чувствую'»], – это мысль о собственном проступке + она меня наказывает. Кто посмеет упрашивать или задабривать человека, отмеряющего заслуженную кару?

Кроме того, мысль о том, что она когда-либо скажет нечто, скрывающее ее подлинные намерения, или что мне нужно истолковывать то, что она говорит, пытаться понять ее – вполне чужда ее образу в моем восприятии.

Может быть, отчасти поэтому мне было так больно прочитать в ее заметках, что с самого начала она порою подвергала сомнению свою любовь ко мне.

Вряд ли мне делает честь то, что я никогда не подвергала сомнению ее любовь, что я думала, будто это ниспосланное чудо.

Мне следовало подвергнуть ее сомнению. Но мне хотелось одного – решать и действовать. Я всегда слишком поспешно заявляю о своих чувствах и упраздняю их.

…Вспоминаю, как в первую неделю я все спрашивала ее (хотя в действительности не сомневалась в ответе), любит ли она меня и как она меня любит, будто ее чувство с самого начала служило эталоном для нас обеих. Любопытно, но так это, в известном смысле, и было.

Когда она уходила в прошлый раз – в ноябре, – я думала, что у меня случится инфаркт. Теперь я исписываю страницу каракулями. Предел обретается в бесчувственности, вызванной трехмесячной схваткой между нами.

Я сказала ей сегодня вечером, что она вечно ставит меня в положение извиняющейся.

Она посоветовала мне почитать руководство по сексу.

Так сложно избавиться от мысли, что она не должна [ «сердиться на меня» – вычеркнуто] ощущать себя обиженной, потому что она сильнее! Как будто она совершала огромную ошибку + воспринимала меня как равную.

12:00

И., должно быть, думает сейчас, стоит ли ей возвращаться домой (в этот дом, который она никогда не называла домом). Может быть, онауже решила не возвращаться.

В наших отношениях так много патовых ситуаций: эта квартира, наш общий дом; секс; Дэвид; работа.

Почему я не попросила ее отказаться от квартиры в центре? Почему она не стала искать квартиру побольше? Почему мы не сходили туда + не забрали ее вещи? Наши разговоры об этом и даже мысленные попытки принять соответствующее решение напоминают мне о том, как Ф. и я часто говорили о необходимости двойной контрацепции + о возобновлении половой жизни. Этого не случилось – мы ничего не сделали ради этого, пустые разговоры. Следовало бы догадаться.

…Насколько настоящее обескураживает, настолько реально прошлое. С какой свежестью И. сохранила в памяти наше прошлое, столько подробностей, которые забыла я, хотя и я помню немало. В каждой семье есть один историк отношений: у нас с Ф. хранителем была я; с И. – помнит она…

[Без указания даты, февраль 1960 г.]

В Америке существует культ популярности – желание всем нравиться, даже тем людям, которые не нравятся тебе

[Без указания даты, февраль 1960 г.]

Икс, вот бедствие.

Икс — это когда вы ощущаете себя объектом, а не субъектом. Когда вы стремитесь сделать другим приятное или произвести на них впечатление, говоря слова, которые им хочется слышать, или эпатируя их, или похваляясь + называя громкие имена, или стараясь быть «классным».

Америка – это страна, в исключительной степени ориентированная на икс. Икс можно ограничить правилами классового + полового поведения, каковые в Америке определены более смутно.

Бестактность, нескромность – в отношении как себя самого, так и других (два этих качества часто сопутствуют друг другу), – это классический симптом икс. Вечером третьего дня Альфред указал на это в «Белой лошади». (Это первый случай, когда И. и я говорили об икс с посторонним.) В этом смысле Альфред похож на меня. В Альфреде целые глыбы икс\

Сколько раз я говорила людям, что Перл Казин была «главной» любовницей Дилана Томаса? Что Норман Мейлер устраивает оргии? Что [Ф. О.] Матьессен – гомосексуалист? Все это, конечно, общеизвестно, но кто я, черт возьми, такая, чтобы болтать о сексуальных наклонностях других?

Сколько раз я поносила себя за эту привычку, которая в оскорбительности лишь немного уступает привычке бросаться именами (сколько раз я говорила об Аллене Гинзберге в прошлом году, в редакции «Комментария»?) Да еще моя привычка критиковать людей, если меня провоцирует на это собеседник. Например, критика Якоба [Таубеса] в разговорах с Мартином Гринбергом, с Хелен Линд [социолог и социальный философ, 1896–1982] (в более мягком ключе, но это потому, что она задала такой тон), с Мортоном Уайтом много лет назад и т. д.