Заноза для хирурга
Шрифт:
Нет! Не увидит он моих слёз! Сильно прикусываю щёку, так что во рту даже появляется металлический вкус крови, сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони – боль отрезвляет и даёт мне несколько мгновений, чтобы закончить разговор, не сорвавшись в истерику.
– Я могу идти, Никита Сергеевич? – говорю и сама поражаюсь, как тускло и безэмоционально звучит мой голос.
– Идите! – рявкает напоследок мужчина.
– Знаете, Никита Сергеевич, я, пожалуй, возьму свои слова обратно, – теперь в голосе уже слышны подступающие слёзы, и я вижу, как Добрынин вдруг
– Вы и правда чудовище.
Выйдя из кабинета, сразу замечаю сочувственный взгляд, который бросает на меня Надежда, сидящая на сестринском посту. Веры поблизости не видно.
– Аннушка…
– Нет, Надь, не сейчас, хорошо? – я уже шепчу, еле сдерживаясь.
– Иди ко мне, вот, возьми ключи, – Надя без слов понимает, что мне нужно остаться одной.
Киваю и быстро прохожу в закуток – ответвление одного из коридоров, в котором располагается крошечный кабинет старшей медсестры. Отпираю дверь, затем закрываю её за собой, утыкаюсь носом в рукав халата, и из глаз, как прорвав плотину, наконец капают первые слёзы.
Я вообще-то не слезлива, поэтому долго водоразлив не продолжается. Но и закончив всхлипывать, продолжаю сидеть в кабинете, тупо пялясь в стену напротив. Опустошение накатило такое, что нет сил подниматься и что-то делать.
Закрываю глаза, утыкаюсь затылком в дверцу шкафа за спиной – мысли в голове ворочаются медленно, как огромные булыжники, и такие же тяжёлые. С одной стороны, зав отделением прав. Я отвечаю за здоровье своих пациентов. Но дело не в этой его правоте, а в том, как он со мной разговаривал. Опять.
А ведь в последние недели я действительно начала думать, что Добрынин стал по-другому ко мне относиться. Глупо было быть такой наивной. Я и правда уже была почти уверена, что мы, наконец, сможем наладить нормальные рабочие взаимоотношения… но нет. Не с ним.
Хочется застонать от бессилия и… тоски?
Спустя ещё четверть часа нахожу у Нади на столе влажную салфетку, стираю подсохшие следы слёз. Хорошо, что недолго ревела – краснота пройдёт быстрее. Сейчас схожу вниз, пару минут воздухом подышу – и никто ничего не заметит. Главное, не встретить чёртова главного хирурга. Его у меня нет сил не то что видеть – даже знать, что он где-то поблизости.
Медленно спускаюсь по лестнице, надеясь никого не встретить, и с этим мне везёт. Секунду подумав, решаю всё-таки захватить куртку – уже похолодало, не хватает только простыть в дополнение ко всем неприятностям. В раздевалке сейчас никого быть не должно.
Но я ошибаюсь. Только приоткрываю дверь и сразу слышу, как откуда-то из глубины доносится злой всхлипывающий женский голос:
– И ты мне ещё будешь что-то доказывать? Всё отделение шепчется, что он на неё запал!
Замираю на месте. Подслушивать нехорошо, да, но я узнала голос Веры и… просто не могу уйти, не узнав, о ком она говорит.
Видимо, девушка разговаривает по телефону, потому что молчит некоторое время, но слов собеседника не слышно. Очередной всхлип, шуршание.
– Она у него с языка не сходит! Анна Николаевна то, Анна Николаевна это… Вечно пялится на неё! Все всё видят, одна эта фригидная сучка нихрена не замечает, хлопает своими рыбьими глазами, идиотка!
Вздрагиваю, сжимаюсь от злости, звучащей в её голосе, но продолжаю стоять на месте, вслушиваясь.
– Ага, конечно, ругает… Злится, а потом всё равно к себе в кабинет зовёт, чтобы на глазах была. Вон сейчас наехал на неё, а теперь по отделению рыщет, никак успокоиться не может, ищет эту тварь! А на меня так наорал, из-за единственной ошибки на месяц от работы отстранил, на переквалификацию отправил, ещё и сказал: один косяк – и уволит к чёртовой матери по статье. Эту-то он никогда не уволит, как же! Святая Аннушка!
Глубокий вздох.
– Нет. Ничего я не буду делать, – Вера ещё раз вздыхает и выпаливает: – Пусть подавятся! Пусть оба идут нахрен! Раз этот сукин сын тащится от таких амёб, то пусть вокруг неё и увивается! Она его всё равно пошлёт! Или не пошлёт, а он её трахнет и сам убедится, что от таких в постели никакого толку!
Господи боже, меня сейчас стошнит…
Быстро и по возможности бесшумно отступаю назад, прикрываю за собой дверь и торопливо выбегаю на воздух. Первые глотки свежести делаю, задыхаясь, как астматик.
Никогда не думала, что может быть вот так… Всегда относилась к Вере нормально, да и не только к ней, вообще ко всем в отделении. Она так злится из-за выговора или действительно меня ненавидит? Ведь говорить такое о человеке можно, только если по-настоящему испытываешь к нему ненависть…
Прохладный осенний воздух немного освежает голову, и мне в голову приходит мысль – поговорить с Надей. Неужели ситуация и правда выглядит так, как её видит Вера? Не как она меня воспринимает, естественно, а как со стороны смотрятся наши отношения с…
Уф-ф. Мне становится жарко, не помогает даже, что я стою на улице, в одной хирургической пижаме, кстати! Делаю последний глубокий вдох и захожу внутрь.
– Надь? – заглядываю к старшей, решив, что откладывать разговор не буду.
– Анют! – та подскакивает, втаскивает меня к себе. – Ну ты как?
– Надя, у меня к тебе серьёзный вопрос, – смотрю на неё и продолжаю: – О нас с Добрыниным ходят слухи по отделению?
Я успеваю заметить, как метнулся в сторону её взгляд, и понимаю – да, ходят. И похоже, именно то, что сказала Вера – слово в слово.
– Аннушка, ты присядь, – Надя мягко подталкивает меня к стулу, опускается рядом со мной. – Прости, наверное, нужно было тебе всё рассказать раньше, но, честно сказать, я не видела в этом смысла…
– Почему?
– Потому что злословить будут всегда, – спокойно говорит Надежда. – Ты молодая, тебя рано заметили и отметили, это всем поперёк горла.
– Но Добрынин-то здесь при чём? – я всё никак не могу понять.
– Аня, он… – Надя мнётся и осторожно говорит: – относится к тебе по-другому.