Заноза Его Величества
Шрифт:
— Георг.
— Что? — вопрошающе поднимает он брови.
— Нет. Это ответ на твой вопрос. Его звали Георг.
— Издеваешься?
— Нет. — На самом деле «да», потому что там было набито «Сергей». Но он же не забудет этого. Это будет мучить его, нервировать, раздражать каждый раз, когда он будет видеть эту татуировку. — Но там могло быть твоё имя. Вот такая я непостоянная. То я Даша, то Катя. То у меня один Георг, то другой.
— Ну, хорошо, что не Дамиан, — отпускает он мою руку.
— Значит, когда
— Да, — встаёт он на коленях и оказывается со мной одного роста.
— И что это? Какое-то снадобье, да?
— Всё-то ты знаешь, — ведёт он пальцем по ключице, а потом поднимает моё лицо за подбородок. — Поцелуй меня.
— Нет. Почему ты раньше мне этого не сказал?
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Ты стала бы дёргаться. Вот как сейчас. И вообще я мало что говорю.
— А заметила.
— А тут и Аката сказала молчать.
— Значит, вторая старая карга? Да, уж сегодня я действительно «наплакалась», чтобы это узнать.
— Поцелуй меня.
— Сразу после того как ты скажешь, что ты собирался делать, если бы церковь меня арестовала.
— Объявил бы ей войну, конечно, — смотрит он на губы, которые я облизываю.
— То есть вся эта шумиха, что твоя жена ведьма, самозванка, а вовсе не Катарина тобой же и организована?
— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — улыбается он, ведя большим пальцем по нижней губе. — Но да, я решил это использовать.
— То есть ты знаешь, что за всем этим стоит церковь? Что убить тебя пытались, чтобы посадить на трон покладистого Дамиана? И что брат Август во всём этом тоже замешан?
— Я знаю даже больше. Что за всем этим стоит мой брат Таирий. А брат Август — просто фанатик. Эти фанатики, — отмахивается он, давая понять, то даже думать о них не стоит. — А Дамиан не такой уж и покладистый, как им кажется. Но если они посмеют выдвинуть тебе обвинения, то развяжут мне руки. И я уже не буду ничего должен этой продажной церкви. Не обязан буду следовать их законам и завещанию. И Дамиан будет на нужной стороне. Мои люди поддержат его, а он обеспечит защиту Мариэль.
— Твои люди разбегутся, едва тебя не станет. А Дамиан оставит трон своим детям.
— Мариэль и не нужен трон. В ней сила магии. И с этой силой никто не сможет не считаться.
— Да ты идеалист, Георг Робертович. Ну что ж, — вздыхаю я. — Да будет так! Не хочу тебя разочаровывать.
— У тебя и не получится. Я давно разочарован и так.
— Ты вот меня прямо искушаешь показать тебе, что ничего-то ты не знаешь о разочаровании. Прямо толкаешь... например, в объятия Дамиана.
— Так давай отправим ему надушенное письмо с приглашением.
— Ого! Месье знает толк в извращениях, — обнимаю я его за шею. — Третьим будешь?
— Пожалуй, воздержусь. Но тебе не долго осталось со мной мучиться.
— Тогда пусть тебе кажется, что всё под контролем. Наверно, так и правда, умирать легче. И я тебе больше ничем не могу помочь. Только попрощаться. Прощай, мой родной, — касаюсь я легонько его губ. — Ты был слишком хорош, чтобы быть правдой, — нежно веду по ним языком. — Я наивно думала, что это тебе придётся учиться жить без меня, но учиться жить без тебя придётся мне, — благословляю верхнюю. Отпускаю с миром нижнюю.
И не могу. Всё же… не могу. Отстраняюсь. Закрываю глаза.
— Не прощайся со мной, — целует он меня сам. — Я ещё здесь. Ещё с тобой. Ещё вижу трещинку на твоей губе. Вижу эти слёзы в твоих глазах цвета летнего неба.
— Зимнего, Гош. Пасмурно-голубого. Такое небо бывает перед снегом.
— Жаль, что мне не суждено увидеть снег, — подхватывает он меня на руки, вытаскивая из ванны. — Но я могу сказать, что видел его в твоих глазах, а большего мне и не надо.
Глава 71
Он раздевается, положив меня поперёк кровати.
— Как же мне этого будет не хватать, — ведёт он снизу-вверх по ногам, словно не замечая, что они мокрые.
— Думаю, ты не успеешь соскучиться, — веду я по его груди. По чёрным узорам, щупальцам, уже добравшимся до шеи, расползшимся по плечам. — Сколько тебе осталось?
— Пару недель, — прокладывает он губами дорожку поцелуев по животу, вверх, до груди. — Может больше. Зависит от того как часто я хочу тебя видеть. А я хочу этого постоянно.
— Значит, это снадобье тебя и убивает?
— Да, и это снадобье в том числе, — целует он правую грудь.
— Почему правую?
— Что? — поднимает он голову.
— Почему первой ты всегда целуешь правую грудь?
— Может, потому что я правша? Но уверяю, левая у тебя ничуть не хуже, — целует он левую. Нет, прикусывает сосок, и треплет его, как Тузик грелку.
— И сколько по-твоему мне лет?
— Ну, — поднимает он голову и хитро прищуривается. — В этом голубоватом магическом свете мне кажется около тридцати.
— Вот нахал!
— А на самом деле тебе сколько?
— Двадцать девять, — тоже прищуриваюсь хитро. — И когда ты спал со мной? А когда с Катариной?
— Вот поэтому я ничего и не говорил. Всегда только с тобой, — смеётся он и заваливается рядом на спину. — Я чувствую, прощального секса не будет?
— Нет, зря ты мне это сказал, — подпираю я голову рукой, поворачиваясь к нему. — Теперь меня замучают муки ревности.
— Ты не говорила, что видишь что-то там на мне, а я, что вижу тебя такой как есть. Я думаю, мы квиты, — делает он то же самое, ложась на бок.