Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг
Шрифт:
Паша закивал головой.
— Ты чё гривой машешь, бычара, язык проглотил? — зло прокричал Петров.
— Да, да, я всё понял.
Дверь каптёрки открылась, Суслов за шкирку тащил сюда рядового Максима Котова (тоже, как и Паша, призванного из Астрахани; они были с ним вроде как товарищи).
— Пацаны, этот фуцин посылку зашкерил, крыса!
Залетаев, вскочив со стула, подбежал к вошедшему Котову.
— Ты чё, урод, братву решил кинуть?! Ты чё нас подогреть дачкой не хочешь?
Максим, зажавшись в угол, со страхом молча ждал своей участи.
—
«Смотрящий» мигом подбежал к своему земляку и начал тупо, беспорядочно месить его ударами рук и ног.
— Паша, Паша, не надо! Мы же с тобой в одну школу ходили, — жалобно скулил Котов.
— Ну в натуре «бычара»! — дико ржали «корейцы» в наркотическом угаре.
Паша докладывал своему «боссу» обо всем, что знал, и иногда получал в виде поощрения за службу разрешение курнуть «дури» или взять с собой немного «хавчика». Ким сделал его своим личным телохранителем. Паша был готов любому вцепиться в глотку за своего патрона, отличаясь особой жестокостью, когда банда «прессовала» очередную жертву.
Другую группировку возглавлял бывший борец Олег Гордый, имевший условную судимость. Он был кандидат в мастера спорта по вольной борьбе. Среднего роста, с широкими плечами и сломанным носом, он был похож на квадрат, на правом плече у него красовался лев. Олег родом из города Комсомольск-на-Амуре, у него были какие-то дела в Черниговке. Будучи в наряде по КПП, я видел, как к нему подъехали поздравить с днём рождения несколько «братков» на красных «Жигулях» 8-й модели, подарили ему трехлитровую банку красной икры. Первый раз в жизни я ел красную икру (да еще столовой ложкой).
Олег, в отличие от «корейцев», «мутил» масштабнее. Вместе со своими подельниками он «бомбил» боевые самолеты, стоящие на консервации. В кресле пилота в качестве «энзэ» хранились наркотические средства для оказания первой медицинской помощи. Наркотики он сбывал местным жуликам, но вскоре их команду поймали — «хлопнули». Гордый, с его слов, всю вину взял на себя, но, продержав на «киче» пару месяцев, его каким-то чудом отпустили дослуживать в часть. Мутная история.
Его товарищем-«подельником» был Кирилл Грибанов (Амурская область). Он мне сразу не понравился. Злой, непорядочный, он был с «гнильцой», постоянно косил то под блатного, то под спортсмена. Когда «закрыли» на «кичу» Олега, он временно прибивался то к нам, то к «корейцам».
Водитель командира части Антон Прибывалко (Приморский край) часто бывал в их каморке. Себя считал «кручёным-верчёным». Любил Антон приврать, как он с дружками до армии наезжал во Владик на своем мотоцикле с разборками. Частенько «борцы» мотались на командирском уазике по своим делам.
Еще одним членом их объединения был борец Дмитрий Коршунов (Красноярский край), перворазрядник по дзюдо. Огромный как медведь, спокойный, ему было все «фиолетово». Любимым развлечением его была отработка бросков над «бандерлогами» (так он называл всех нерусских). Когда он выходил из каптёрки, «бандерлоги» с визгом разбегались в разные стороны. При встрече он всегда обнимал меня своими медвежьими руками, приговаривая: «Как дела, зёма?»
С Гордым и его командой у меня сложились в принципе хорошие отношения. Мы друг другу не мешали. А перед самой моей отправкой домой он пожал мне руку и пожелал счастливого пути.
Беседуя как-то с Олегом, я обратил его внимание на то, как пять азербайджанцев в углу «прессуют» какого-то лоха.
— Чмэр! Я твой глаз е…ль, я твой ухо е…ль, я твой мама е…ль, я твой сестра е…ль! — кричал каптёрщик Омар-оглы. — Иды, мой каптёрка, мой поль, лёхь ванучий!
— Смотри, Олег, — сказал я, — русского бьют, и никому нет дела. А если бы зацепили азера, их сбежалась бы целая толпа.
— Женя, а в случае наезда этот чмырь впряжётся за меня? Он будет где-нибудь гаситься, спасая свою шкуру. Он сам виноват в том, что его там «лошарят».
На это мне нечего было сказать — действительно, всё так выходило.
Гарнизонная гауптвахта («кича») была расположена на территории части и представляла собой обнесенное бетонным забором караульное помещение с решетками и несколько камер. На «киче» отбывали наказание солдаты-срочники: беглецы, казарменные хулиганы, самоходчики и другие нарушители воинской дисциплины.
В нашем гарнизоне попасть на гауптвахту было очень легко, отправляли даже за незначительные нарушения (например, за неотдание воинского приветствия). Многие из солдат гарнизона не раз побывали на киче, камеры которой никогда не пустовали.
Наказание гауптвахтой в целом не давало ожидаемого эффекта, дисциплина в гарнизоне оставалась на низком уровне. Тем более что в караул заступали солдаты, которые в любой момент сами могли оказаться в камере, да и побаивались, что отомстят — служили-то все вместе. Короче, бардак был везде и даже на гарнизонной гауптвахте. Как шутили местные острословы, «когда Бог наводил порядок на земле, авиация была в воздухе».
Отношение многих офицеров к солдатам в части было как к источнику дармовой рабочей силы. Часто нас использовали в качестве носильщиков при переезде семей офицеров. И, что самое обидное, даже спасибо не говорили. Жены офицеров покрикивали на нас, торопили, им даже в голову не приходило предложить, например, нам воды напиться. Мы были для них вроде рабов, которые только должны что-то делать. В одних из таких переездов жена какого-то летчика, полная женщина в очках, досаждала нам своими командами и распоряжениями. Два худеньких солдатика вытаскивали тяжелый шкаф с пятого этажа, по ее мнению, слишком долго.
— Быстрей! Осторожней! У тебя чё, руки из жопы растут? — кричала она на них.
— Попить бы, устали мы, — тяжело дыша и вытирая пот, промолвил один из военнослужащих.
— Тебе, может, хлеб с маслом намазать?! Работайте быстрее, лодыри! Я знаю, что такое служба в армии, у меня муж лётчик! Я видела жизнь, я знаю, что такое служба, не то, что вы, тащитесь здесь, недоделанные! Вас бы в Афган отправить, хамы! — дамочка истошно кричала. — Димочка, накажи этих идиотов, отправь их на гауптвахту, они меня оскорбили!!!