Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы
Шрифт:
Как выяснилось позже, такой подход теоретически противоречил советской революционной законности. В ноябре началась волна расследований и привлечения виновных к ответственности. По официальной версии советское право начало действовать на территории Западной Белоруссии только с 2 ноября 1939 г., то есть с момента формального включения в состав БССР. Действия органов прокуратуры следует признать существенным аргументом против тезиса Б. Кьяри о том, что «советские власти не вмешивались в стихийные акты насилия и убийств, которые начались после ликвидации польской государственной власти в этнически разделенном обществе». Было возбуждено много уголовных дел по случаям саморасправ [379] . Обвиняемыми являлись как военнослужащие, так и жители Западной Белоруссии. Например, согласно воспоминаниям жительницы деревни Тышковичи, по иску престарелого отца сурово осудили молодых людей, замучивших его сына («пана») во время установления советской власти [380] .
379
Данилов
380
Воспоминания крестьянки Коверец из деревни Тышковичи в Западной Белоруссии о событиях семейной истории 1921–1945 гг. // Сельский мир. Вып. I.
Причем военная прокуратура и Военный совет фронта трактовали насилие военнослужащих гораздо менее либерально, чем гражданские суды. Особенно жестко обходилось советское правосудие с мародерами. Их приговаривали к разным срокам лишения свободы и высшей мере наказания. Так, был расстрелян молдаванин, красноармеец Фролук из 6-го кавалерийского корпуса, который выдал себя за представителя НКВД, организовал расстрел 15 человек (в большинстве беженцев), забрал деньги (1400 злотых) с вещами и скрылся.
Однако, во-первых, число подтвержденных документально обвинений относительно невелико, во-вторых, тяжесть наказания зависела от морального облика и классовой принадлежности жертвы. Например, работник штаба 4-й армии Бродовский изнасиловал во время военных действий девушку. Когда встал вопрос о его наказании, секретарь парторганизации встал на его защиту, так как девушка оказалась «из чуждой среды». Прокурор Малоритского района Брестской области Зуб требовал применения к крестьянину Коверда С. В., убившему коменданта польской полиции, высшей меры наказания, что крайне «изумило присутствующих на процессе крестьян», но областной суд вынес оправдательный приговор и указал на отсутствие в деле данных о социальном положении обвиняемых и потерпевших, которое затрудняет ориентацию. Более того, обком партии своим решением снял с работы райпрокурора, отметив, что такая практика «может вызвать неправильное толкование советских законов и правосудия».
Иначе говоря, теория революционной законности в понимании советских юристов вступила в противоречие с мнением высшего партийного руководства. Показательным является пример о действиях членов Военного совета 6-й армии Киевского особого военного округа Голикова и Захарова, которые 20 сентября 1939 г. в течение 24-х часов приняли постановление о расстреле главарей захваченной банды. В их число вошли 9 человек, личности которых не были установлены, поскольку документов при них не было. Прокурор 6-й армии и начальник политуправления РККА Л. З. Мехлис настаивали на снятии с должности и привлечении к ответственности этих членов Военного совета. Однако И. В. Сталин на письме Л. З. Мехлиса написал: «Предлагаю ограничиться выговором в приказе, где разъяснить ошибки виновных (в поступках обвиняемых не вижу злой воли, а есть лишь ошибки, непонимание)». В итоге было много случаев, когда наказания оказывались символическими.
Несмотря на отдельные примеры неблаговидного поведения военнослужащих, в целом РККА на территории Западной Белоруссии успешно выполняла функции поддержания порядка. Красная армия обеспечивала населению определенную безопасность, поскольку в условиях военных действий, массовых перемещений, беженства, отсутствия стабильной власти и органов правопорядка резко возрос бандитизм. Каждый день приходили сообщения о грабежах, налетах, погромах. Вооруженные «польские банды» не только нападали на подразделения Красной армии, но и грабили местное население.
Непосредственную угрозу социальной безопасности составляло всеобщее вооружение населения, явившееся одним из следствий похода. В руки местных жителей попадало как польское вооружение, так и боеприпасы, брошенные в походе красноармейцами. На Первой белостокской партконференции жаловались: «Нет такого кулака, богатого поляка, человека религиозного культа, у которого нет спрятанного оружия». Заместитель начальника НКВД по Белостокской области Бельченко доносил, что у населения Белостокской области сохранилось большое количество оружия, оставленного польской армией (не только винтовки, но даже орудия) и «враждебно настроенная часть населения оружие упорно скрывает». «Вылазок контрреволюционных элементов» ждали не только к выборам, но и к каждому новому советскому празднику. РККА в этих условиях была залогом стабильности и необратимости процессов смены власти. Так, женщины Радуни в день выборов в Народное собрание пришли на избирательный участок и потребовали, чтобы Красная армия не уходила из местечка.
Потребность в защите Красной армией возросла у населения в 1940 г., кода усилилось противодействие советской власти, связанное с ростом налогообложения и повинностей. Бедняки оказались между двух огней.
С одной стороны — опасность расправы со стороны польского подполья, угрожавшего убийством активистам в случае подозрения в помощи органам НКВД. С другой — репрессии со стороны советской власти. Так, по словам жителя Высоко-Мазовецка поляк находился «между двух огней, которые в любую минуту могут человека обречь на смерть. Если я буду помогать органам НКВД и об этом узнают поляки, то они меня убьют, а если я пойду за поляками, которые ведут работу против советской власти, то советская власть меня арестует и накажет, как преступника». 17 сентября 1940 г. житель Белостокской области заявлял: «Сейчас в Чижевский район пришли части Красной армии, теперь я не боюсь, что меня могут убить, теперь я могу жить и работать спокойно, приход частей Красной армии оживил меня в моральном отношении, я боялся повстанцев, которые производят террористическую деятельность над активистами советской власти, и всеми теми, кто помогает советской власти» [381] .
381
Gnatowski М. W radzieckich okowach… S. 223, 236.
Вооруженное подполье активизировалось в 1941 г., с нарастанием среди населения предчувствия войны. С одной стороны, стекались слухи о приготовлениях немцев из соседнего Генерал-губернаторства, с другой — расширялись действия советского руководства по организации обороны. Как воспоминает житель Пинщины И. П Данилов, в 1941 г. даже по второстепенной железной дороге Гомель-Брест двигались бесконечные эшелоны с солдатами и боевой техникой на запад. Особенно много их скапливалось на станции Жабинка, где сходились дороги Гомель-Брест и Москва-Брест и это укрепляло мысль, что война вот-вот начнется [382] . В этих условиях активизировалась и деятельность военных. В частности, 3-й отдел 6-го кавалерийского корпуса Западного особого военного округа (ЗапОВО) [383] раскрыл и арестовал шестерых членов польской повстанческой организации, работавших на Ломжинском лесозаводе, которые ставили цель поднять с началом войны восстание и восстановить польское государство» [384] .
382
Данилов И. Указ. соч. С. 69.
383
Приказом НКО СССР № 0141 от 11.07.1940 Белорусский особый военный округ был переименован в Западный особый военный округ
384
Накануне. Западный особый военный округ (конец 1939 г. — 1941 г.): документы и материалы. Минск, 2007. С. 370.
Подразделения Красной армии вместе с органами НКВД участвовали в акциях «изъятия» врагов советской власти и их депортации, которые отличались нетипичной для советского порядка степенью организованности.
Влияние армии в организации управления западными областями БССР прослеживается и после установления постоянных органов советской власти. Еще в партийной директиве от 1 октября 1939 г. предписывалось специально «демобилизовать из рядов Красной армии, действующей на украинском и белорусском фронтах, <…> в распоряжение Белорусской партийной организации 800 коммунистов и 400 комсомольцев для использования на партийной, комсомольской и другой работе». Многие оставались в Западной Белоруссии после увольнения в запас по собственному желанию, как, например, отслуживший в комендантском отряде Бреста М. Н. Павловский, возглавивший позже отдел снабжения топливом брестского горисполкома [385] . Из демобилизованных формировались и местные кадры НКВД. Жен командного и политического состава, имеющих педагогическое образование, активно привлекали к работе в школах.
385
Сарычев В. В. В поисках утраченного времени… С. 106–108.
О причастности военнослужащих к структурам власти, установленной в Западной Белоруссии, говорит их численность на областных партконференциях. Так, в работе Белостокской облпартконференции принимали участие 135 военнослужащих (38 % всех депутатов), Пинской — 80 ('29,2 %), Вилейской — 61 (24,2 %). В Барановичский горсовет в декабре 1940 г. среди 98 депутатов было избрано 5 военных.
Причем армия в глазах населения оставалась наиболее влиятельной и уважаемой группой лиц, прибывших с востока. Красноармейцы и командиры в глазах крестьян, во-первых, выглядели освободителями, во-вторых, инициаторами перераспределения собственности, в-третьих, они представляли реальную вооруженную силу, способную защитить мирных жителей. Сказывались также культ и героизация Красной армии в советской пропаганде. «Вітайце байцоў i любімых герояў, / Адважных пілотаў i смелых танкістаў!» — призывали ведущие белорусские поэты. В числе новых белорусских улиц городов и поселков Западной Белоруссии, сменивших польские названия, обязательно появлялась «Красноармейская».