Западня

Сьюэлл Китти

Вдруг Давид вспомнил, как они ходили по этому лесу жарким осенним днем. Торн, тогда еще проказливый щенок, поймал зайца. Блохи, раньше жившие на зайце и кормившиеся его кровью, стали покидать своего мертвого владельца и прыгать на ближайшее теплое пушистое тело. В мире животных нет преданности мертвым. О Боже… нет!

Его подгоняло чувство вины и страха. Если бы он обратил внимание на то, что говорил ему Иен, он бы знал, к чему все идет. Теперь все стало предельно ясно. Наверное, он и раньше это знал, просто не осознавал. Он был так чертовски погружен в свои проблемы. Но ни одна из них не была столь ужасной, как проблема Иена. Ни одна его проблема не несла угрозы для жизни… Иен просил еще немного времени, еще немножко, прежде чем произойдет неизбежное!

Торн

стал бежать медленнее, потом перешел на шаг и в конце концов остановился. Пес не мог дальше идти. Давид обогнал его и даже не оглянулся. Он не мог сейчас думать еще и о собаке.

— Иен! — закричал он изо всех сил. И тут же глубокий вдох ледяного воздуха обжег легкие и заставил его закашляться. Не следует кричать. Нужно только стараться не потерять следы. Ему вдруг стало страшно. Даже если он сможет развести огонь, что само по себе представляло серьезную проблему, ему еще нужно найти дорогу обратно. Он на мгновение остановился и посмотрел назад. Его следы были едва заметны на плотно утрамбованном снегу. Если Иен решит сойти с лыжни, он никогда не сможет догнать его, особенно пешком. Давид проклинал себя за то, что не захватил снегоступы, которые висели в хижине на стене. Истерия затуманила мозги.

Он был рад, что это та самая лыжня, по которой он проехал пару недель назад. Он оглядывался по сторонам, светил фонарем в темноту между деревьями, чтобы определить, как далеко зашел. Если не считать нескольких полянок и небольших неровностей, на этой лыжне было мало ориентиров. Он пересек вырубку, которую запомнил с прошлого раза, — длинную ленту открытого пространства. За ней был массив дикого леса, охотничья тропа делала тут круг миль в тридцать-сорок. Давид задумался над тем, как далеко он сможет пройти. Очень скоро это станет опасно для его собственной жизни. Он был очень тепло одет, но никакое количество одежды не может позволить остановиться отдохнуть или поспать. Это был бы долгий сон! Холод уже пробирался к рукам и ногам.

Вдалеке послышался волчий вой. Давид продолжал бежать, но вдруг понял, что бежит прямо по направлению, откуда раздавался вой. Худший из его ночных кошмаров становился реальностью. Много раз, особенно в последнее время, ему снился один и тот же сон: капкан, красная кровь на снегу и… вой волчьей стаи. Предвидел ли он это или видел собственного сына… на пороге смерти, пойманного белым медведем в арктических широтах?

Давид замедлил бег, сказывалась усталость. Ему вдруг показалось, что решение действовать в одиночку было глупым. Следовало поднять тревогу, организовать поиски. Но Иен не переживет такой задержки.

— Иен! — отчаянно закричал Давид, прикрывая рот на вдохе перчаткой. Его затошнило, и в какой-то момент показалось, что он бежит и падает одновременно. Дальше идти он не мог. След лыж терялся вдали. — Иен, пожалуйста… ответь!

Снова завыли волки. Они были уже ближе. Нельзя кричать, это их привлечет. Он как-то читал, что волки нападают на людей, если только они голодают, больны бешенством или если человек уже находится на грани смерти. Они убивали и съедали собак, даже крупных хаски. Волки действуют сообща, стаями, к тому же они очень умны. О Боже… Он поднялся и побежал. Сама мысль, что на Иена могут напасть, порвать на части и съесть живьем…

И вдруг, в нескольких шагах впереди, в бешено скачущем луче фонарика Давид увидел, что след лыж резко сворачивает вправо, к деревьям. Снова забрезжила надежда. Иен не мог уйти далеко по глубокому снегу — это просто невозможно. Как только Давид сошел с накатанной колеи, то провалился по пояс. В некоторых местах снег был достаточно плотным и мог выдерживать его вес — таким образом он карабкался по сугробам на четвереньках каких-то десять-двадцать ярдов.

И тут он увидел Иена, прислонившегося к дереву. Во рту торчала наполовину выкуренная сигарета. Он сидел прямо, глаза были закрыты, голые руки лежали на коленях. Воротник куртки расстегнут, но капюшон надвинут глубоко на лоб. Рядом валялись лыжи с палками.

— Иен, слава Богу… Иен! — Давид упал перед ним на колени и прижал неподвижное тело к себе. — Поговори со мной,

давай, Брэннаган, скажи что-нибудь! — Он отстранился и похлопал друга по щеке. — Просыпайся!.. Проснись! — Он с силой потряс беднягу за плечи, но ответа не было. Давид был в отчаянии. Иен, может, при смерти, а он ничем не может ему помочь. Его руки онемели от холода, было страшно снимать перчатки, чтобы развести костер. Но выхода не было. Он яростно сорвал их и торопливо вывалил бумагу и растопку из рюкзака. Казалось просто безнадежным пытаться развести костер, имея всего несколько газет и горстку сучков, но огонь был единственной возможностью спасти жизнь на таком морозе. И он решил попробовать. Осветил фонариком все вокруг в поисках веток и сучьев, которые могли бы поддержать огонь. Но все вокруг было покрыто прекрасным белым снегом, который он так любил! Выругавшись, Давид попытался справиться со слезами; он не мог позволить себе плакать. Его пальцы с каждой секундой все больше теряли чувствительность. Когда он возился со спичками, они почти все высыпались в снег. Он снова чертыхнулся. Сделал еще одну попытку, и на сей раз уронил в снег уже сам коробок. Он полез за ним в сугроб — ощущение было такое, будто опустил руку в бушующее пламя. Давид стиснул зубы и застонал от гнева и ярости. Попробовал снова, другой рукой. Когда он согнул пальцы в снегу, чтобы захватить коробок, в глазах потемнело от боли и перед ними заплясали крошечные ледяные иголочки. Он не чувствовал руки и не мог ничего схватить. Спички потерялись, и фонарь начал слабеть. Давид быстро надел перчатки, понимая, что для некоторых пальцев это было, вероятно, уже слишком поздно.

Иен не двигался. Давид стащил капюшон с головы и посветил ему в лицо. Выражение лица было умиротворенным — на самом деле, он выглядел почти счастливым, — но руки были белее снега. Если он выживет, ему придется обходиться без рук: циркуляцию крови в них не восстановить. Это будет непросто, но живут же люди. Не такая уж это и редкость здесь, в Арктике. Давид с ужасом заметил, что под курткой на Иене одна футболка. Он не собирался защищаться от холода. Давид вынул сигарету из замерзших губ и стал тереть лицо друга, кричать на него, хлопать по лицу перчатками. От одного сильного удара Иен стал заваливаться набок. И тут стало совершенно ясно, что с Иеном. Он был мертв, практически окоченел, превратился в лед. Подозрения уже давно закрались в душу Давида, но теперь это стало очевидным. Как и то, что и сам он играет со смертью. Давид сел на снег и уставился на друга. То, что лежало в неуклюжей позе в глубоком снегу, — только оболочка, съежившаяся, пустая оболочка. Как быстро замерзло его несчастное тело! Давид снова услышал голодный волчий вой, на сей раз он раздался дальше.

Оставалось только одно — спасаться. Какое-то мгновение он размышлял, не попытаться ли снять с Иена лыжные ботинки и надеть их на себя, чтобы можно было пойти на лыжах, но его пальцы на руках и ногах не справились бы сейчас с этой задачей. Поэтому он встал и придал такое положение телу Иена, в котором он его нашел.

— Прощай, друг. Ты наконец обрел покой, — сказал он, постоял несколько секунд перед застывшим телом и отправился в обратный путь.

Он бежал, спотыкался, размахивал руками, чтобы восстановить циркуляцию крови в замерзающих кистях. Стиснув зубы, он старался сдержать слезы. После всего выпитого у него пересыхало горло, оставляя привкус пива и виски, тело было обезвожено. Он уже много часов ничего не ел. Казалось, чаепитие с Тилли и детьми было тысячу лет назад. Все теперь будет по-другому и никогда не станет прежним.

Он остановился на просеке и повесил рюкзак на ветку дерева, чтобы утром было легче разыскать дорогу к телу Иена. Фонарь совсем разрядился, несколько раз мигнул и потух. Под деревьями было совершенно темно. Давид вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть просвет между деревьями. Он все еще неуклюже бежал, скованный сотней одежек, и старался не сходить с накатанной тропы. Наконец он заметил вдалеке огонек хижины. В этом свете не было радости. Какая-то часть его души была не прочь присоединиться к ледяному сну Иена. Не самый плохой способ закончить жизнь!