Западня
Шрифт:
— Еще кто?
— Да почем я знаю? Кто угодно мог зайти. У меня поминки были, я многих людей приглашал. Кто мог — тот и пришел. А я их не записывал! — язвительно добавил он, увидев, что Балакирев записывает названные им имена. — У меня там свободно. Я всем рад, люблю гостей.
— Раньше этот ножу своих приятелей видели?
— Мало ли чего я видел, — туманно ответил тот. — Ножей на свете много. Вы насчет этого лучше у вьетнамцев спросите. У них ножи здоровенные, вот так заточены!
И в знак одобрения он выставил вверх большой палец. Балакирев тем временем еще раз пробежал глазами заключение эксперта. Судя по нему, Ватутина
Других следов не обнаружили. Отпечатки на ноже были, и даже много. Но на них Балакирев не очень надеялся. Нож лежал на столе, среди остатков закуски. Его мог потрогать, взять в руки кто угодно. Он и сам его касался, его отпечатки тоже там были.
— Значит, своим этот нож не признаете? — спросил он Ватутина.
Тот энергично, с божбой отрекся от ножа, попутно сообщив, что удивляется — как такую ценную вещь не сперли? И пожаловался:
— У меня все воруют. Все украли — радио, занавески хорошие, подушки казенные тащат — не успеваю к Галке-кастелянше за ними ходить. Даже простыню украли.
Грязную причем.
— Кто ворует? Ваши приятели?
Он пожал плечами:
— А пес его знает! Я на людей наговаривать не хочу.
Это не мое дело. — И он выразительно взглянул на Балакирева. — Не видел, значит, не имею права говорить…
Подозрения-то у меня были. Хотя что уж там! Комната, считайте, не запирается. А запрешь — так что толку? В общаге еще на десяти дверях такие же замки, как у меня.
Ключи у всех одинаковые. Уже все добрые люди себе замки поменяли, я же им и ключи запасные делал.;. Только себя забыл. Ну, это как всегда…
И он загрустил. Задавая наводящие вопросы, Балакирев быстро выяснил, что Степан Арсеньевич по своей основной специальности — токарь по металлу. Так что сделать копию ключа для него — раз плюнуть. И мог бы он жить безбедно, если бы пристроился в какой-нибудь металлоремонт. Ему везде были бы рады. Но только после того как от него ушла Алла с маленькой дочкой, ему все эти заработки не нужны. Для кого зарабатывать? Он и так не пропадет. А пропадет — туда ему и дорога… Закончив так самокритично короткую исповедь, Ватутин загрустил и попросил еще одну сигарету. Балакирев выдал сигарету и даже подвинул спички:
— Что ж вы, в самом деле? Ну, не для себя, так для дочери бы работали. Вот ваша бывшая жена говорит, что вы девочке не помогали.
Он отмахнулся:
— Она сама отказалась. А я хотел алименты платить.
Я же не гад какой-нибудь! — И, понизив голое, доверительно прибавил:
— И потом, мне обидно было, что она к чухонцу ушла. Чтоб я ему мои трудовые деньги отдавал?
Все равно же он их на ребенка не потратит. Понесет на сберкнижку, жмот чертов! Отпустите вы меня, в конце концов! — сделал он неожиданное заключение.
Балакирев не стал ему говорить, что сегодня утром, едва прочитав заключение эксперта, он направил прокурору просьбу о заключении под следствие Ватутина. Из-за выходных он немного с этим запоздал, так же как запоздала экспертиза. Но Балакирев надеялся, что просьбу удовлетворят. Оснований для задержания было достаточно.
Балакирев предвидел, что Ватутин устроит истерику, если ему об этом рассказать. Он из таких — с неустойчивой психикой. Следователь также проверил, нет ли на него данных в местном отделении милиции. Там значились только приводы за распитие спиртного в общественных местах. Еще был штраф за проживание без прописки. Он относился к тому времени, когда Ватутин развелся со второй женой и потерял жилплощадь. Сейчас он был временно прописан в общежитии.
— Я вас отпущу, если вы мне толково ответите на несколько вопросов. Мы проверим Данные — и гуляйте. Договорились?
Ватутин вяло согласился. На вопросы ему явно отвечать не хотелось.
— Я вас просил вспомнить — где вы были и что делали в ночь с субботы на воскресенье? Вы мне тогда ничего не сказали. Может, сейчас вспомнили?
— Спал я, — мрачно ответил он.
— Где спали?
— Ну, где… У себя. В общаге.
— Видел вас кто-нибудь?
Тот ухмыльнулся:
— Я один живу. Надо было бабу завести, так, rto-вашему, выходит? Она бы в оба глаза следила! А я потому и "не хотел ни с кем сходиться. Надоело оправдываться… Желающие-то были. Та же Галина ко мне клеилась полгода, наверное. Ворюга такая! Вы подите к ней — попробуйте белье получить! Обязана бесплатно выдавать, даже тем же вьетнамцам! Они же платят за проживание, и белье входит в эту цену! А она берет с них по пятьдесят рублей за комплект, а за второе одеяло — отдельно десятку! Чтобы белье поменять на чистое — гони еще двадцать рублей! Ну, бабы сами стирают. А если кто стирать не может? Я вот, например, не умею — так мне что — вшами обрасти?!
Ватутин разъярился от праведного гнева, и даже говорить стал более складно. Он проповедовал:
— Воров ненавижу! Особенно таких вот наглых, как эта стерва! И с виду вся такая святая, сладкая, а пробуй бесплатно, по закону, белье поменять! Меня уговаривала — давай жить вместе! Я кастелянша, ты сантехник — лафа!
Да я еще и ключи делаю, а это, между прочим, всем требуется! Ключи-то теряют, нужны новые! И если гости приезжают — им тоже ключи требуются. Конечно, по правилам, я не должен это делать. Они должны у коменданта просить запасные. А Егор не даст. Галина и наш комендант — это одна шайка. С ним никто и не связывается. Я вам что скажу, — хихикнул он, совсем, по-видимому, забыв, где находится и с кем говорит. Он заговорщицки подмигнул Балакиреву:
— У Егора в комнате стоит щит с запасными ключами. Чтобы, значит, в случае чего, он мог любую комнату отпереть. Так вот, там больше половины ключей уже ни к каким замкам не подходит. Если я замок в комнате меняю — обязан запасной ключ отдать коменданту. А я не отдаю. Ирод он, наживается на людях, такие деньги гребет! Вот бы вам с кого спрашивать, а вы ко мне прицепились! Я же вам все правду рассказал! Может, я незаконно ключи делал? Ну, привлеките, ради бога, я отвечу! А вы меня чего-то совсем из другой оперы спрашиваете!
Юрий ошалело слушал монолог честного токаря по металлу. Балакирев его не останавливал — пусть выговорится, авось скажет что-нибудь дельное. Но когда Ватутин замолчал, стало ясно — он охотно говорит только на волнующие его темы. А где он был в ночь с двадцать второго на двадцать третье мая — его, видимо, совсем не волнует.
— Значит, свидетелей у вас нет? — спросил Балакирев, делая у себя в блокноте очередную пометку.
— Какие там свидетели! Ну, может, я в туалет ходил, и меня видели… Только я-то никого не видел.