Запах страха. Коллекция ужаса
Шрифт:
Джастин, Чет и Ален сидели кружком и пили воду из фляги, несколько солдат патрулировали территорию. Разведчик, генерал и другие офицеры стояли в стороне и о чем-то тихо переговаривались.
— Уходите! — завопил я. — Все на вертолет!
Мои друзья слишком хорошо меня знали, чтобы не принять всерьез мое предостережение. Джастин подхватил меня и потащил за собой к деревьям.
Солдаты сгрудились вокруг отверстия в земле, целясь автоматами в темную дыру. Я видел их в последний раз.
Мы не останавливались, пока не добежали до вертолета, где рухнули на колени, задыхаясь, и нервно рассмеялись.
— Идиот! — заорал
— Было! — закричал я в ответ. — Какая-то… Какое-то…
Джастин, видя мою растерянность, рассмеялся пуще прежнего. Честно говоря, я и сам не знал, что заставило меня бежать: воображение или чутье.
Чет же явно был чем-то сильно встревожен.
— Что с тобой, брат? — спросил его Ален.
— Ничего не понимаю. — Чет указал дрожащим пальцем на вертолет. — Как он попал сюда без пилотов?
Посмотрев на пустой вертолет, я сразу понял, что имел в виду Чет, хотя осознание пришло позже.
Джастин запустил пальцы в свои длинные волосы и озадаченно произнес:
— Черт, а он прав. На борту не было пилотов. Кто на нем летел?
— Не могу вспомнить… — Ален постучал себя пальцем по виску. — Сколько человек с нами было? Двадцать пять?
— Двадцать четыре, — поправил я.
— Двадцать три, — возразил Джастин.
Чет тяжело сел на землю и обхватил руками голову.
— Нет, точно двадцать два, — сказал я.
У меня раскалывалась голова. Я что, надышался какого-то газа? Может, он подействовал на нас всех? Я на заплетающихся ногах отошел от вертолета, пытаясь собраться. Из зарослей раздался беспорядочный топот. Кто-то со всех ног бежал в нашу сторону. Я бросился к ним навстречу, чтобы указать остальным путь к вертолету.
И в эту минуту взрыв остановил мой мир.
Я обыскал всю комнату Ван Димена, но не нашел ничего, что позволило бы судить, когда он был здесь в последний раз, вчера или неделю назад. Но, пока я сидел посреди хаоса его сайгонской жизни, в двери появился напуганный вьетнамский паренек. Я вскочил и схватил его за плечо.
— Профессор Ван Димен? — выпалил я.
Он покачал головой, в глазах стоял вопрос: не будет ли лучше, если я убью его, прежде чем сюда доберутся коммунисты?
— Старик! Седые волосы!
— Мистер Харкер?
— Он так себя называет?
— Уехал. В аэропорт.
Как это типично для таких, как он! Заварить кашу с загадками и тайнами и потом, когда все начало разваливаться, сбежать, вместо того чтобы отвечать за последствия своих поступков. Я вышел из комнаты и выбежал в этот сумасшедший город.
Призрачные воспоминания. Иллюзия, которую выстраивает наше сознание, — такая хрупкая вещь, ее так легко разрушить, изменить, извратить. А вот тело, с другой стороны, — на удивление устойчивая конструкция. Один из солдат, возвращавшихся к вертолету, наступил на мину. В том районе их явно были сотни, и лишь каким-то чудом никто из нас не нарвался на одну из них по дороге к туннелю.
Кстати о чудесах… Осколком мне вспороло живот, от паха до самой груди. Другой осколок попал в голову и вышел сзади через затылок, забрав с собой треть мозга. Вы подумаете, что невозможно выжить, потеряв так много серого вещества, но, могу вас заверить, это не так. Я мог бы привести в пример множество случаев, когда люди вели насыщенную, полноценную жизнь, но после смерти вскрытие
Последовавшие за этим недели сохранились у меня в памяти лишь обрывочными фрагментами. Я лежу на койке в полевом госпитале в окружении трупов, сам не свой от боли и морфия. Люди повторяют снова и снова: «Он не выкарабкается», не таясь, как будто я уже мертв.
Помню Джастина рядом с моей кроватью, как он плакал, говорил о том, что должен вернуться домой, но не забудет обо мне и станет навещать.
Еще помню склонившееся надо мной покрытое морщинами лицо. Ван Димен. Я почти уверен, что это мне не приснилось. Он извинялся. Тоже так, будто я уже умер. Кажется, он посидел какое-то время у моей кровати, разговаривая сам с собой. Вспоминаются какие-то обрывки. Что-то о борьбе с хаосом… о победе в войне… Да какая разница?
Выздоровление было долгим, медленным и мучительным. Наркотики стали моими лучшими друзьями. Мне пришлось заново учиться разговаривать, держать ручку, писать. Физическая терапия превратилась в настоящую пытку. Моему мозгу пришлось перезаписать себя, перенести функции утраченной части на то, что осталось, прикрытое железной пластиной. И в довершение всего ломаный шрам через весь живот нестерпимо чесался.
Из госпиталя меня выписали через два года, и прошел еще один год, прежде чем я смог начать жить обычной жизнью. Мир за это время ушел вперед, на Луну полетели ракеты, мои любимые ансамбли давно распались, но вьетнамская война, несмотря ни на что, продолжалась. Американцы не победили. В этой войне не было победителя, насколько я мог судить. Однако у меня осталась одна вещь, дававшая мне успокоение: фотография, сделанная в тот счастливый вечер, до того как я вышел из игры, и напоминавшая мне о лучших друзьях, каких только может иметь человек. Настало время снова встретиться.
Англия была совсем не такая, как Вьетнам: влажная, холодная, безопасная. За все годы моего выздоровления на связь со мной выходил лишь Джастин, и то всего один раз. Это меня огорчило. Ведь мы по-настоящему дружили, но теперь, когда я действительно нуждался в его поддержке, его рядом не было. Единственное письмо, которое я от него получил, как будто написал не он, а совсем другой человек. Он сообщал, что оставил фотожурналистику и теперь живет с родителями в их старом разваливающемся поместье в Суррее. Но во всех его банальностях сквозила некая тревога, как будто он был напуган. Я не дурак и понимаю, что до него добрался кто-то из разведки. Операция, в которую мы вмешались, была секретной, а у этих ребят долгая память. Меня, возможно, списали со счетов из-за моего ранения. Никто не предполагал, что я снова смогу думать и уж тем более передвигаться. Но Джастина и остальных, видимо, припугнули.
Однажды субботним вечером я приехал к его родителям. Его мать не сразу меня узнала, после ранения я совершенно высох, но, узнав, тепло приветствовала и пригласила в дом.
Она знала, что со мной случилось во Вьетнаме, от моей семьи, и мне пришлось несколько минут рассказывать о своем выздоровлении. Потом я спросил, могу ли увидеть Джастина, после чего она сначала удивилась, а потом заволновалась.
— Кто такой Джастин? — сказала она, напряженно потирая ладони.
Я рассмеялся.