Запасной инстинкт
Шрифт:
– Почему?!
– Потому что на вечер было совещание назначено, по “Русскому радио”!
– Точно, – пробормотала Полина и перехватила свою собаку, которая заинтересованно принюхивалась к ее волосам.
– Вот именно. Федька ни за что не пропустил бы совещание ради ресторана с племянницей. Понимаешь?
Гуччи замолотил в воздухе голыми тонкими крысиными лапками в облаке редких светлых волос, покосился виновато и сделал движение боками. Полина ссадила его на ковер.
– Зачем она приезжала? –
– Зачем она наврала, что он ее приглашал?
– Может, ей что-то нужно было в конторе?
– Уралмашевский макет? – предположил Троепольский неторопливо. Он вытряхнул фотографии из пакета и теперь раскладывал их, как пасьянс, по одной. Поверхность Фединого стола стала похожей на акварельную картинку.
Полина посмотрела на “картинку”, а потом на ее создателя. У него был сосредоточенный вид.
– Арсений, она никуда не ходила. Она все время сидела… здесь.
– Где – здесь?
– В круглой комнате. Потом вошли мы с Маратом, и она при нас же ушла. Марат ее провожал.
– Я знаю, – сказал Троепольский. – Он просил у нее телефон. Ему она не дала, а мне дала.
– Понятно.
– Что тебе понятно?
Полина Светлова промолчала. Собака Гуччи нервно и беспорядочно бегала по кабинету, очевидно, удрученная его несовершенством.
– А сколько она была здесь до того, как появились вы с Маратом?
Полина открыла и закрыла рот. Этого она как раз не знала. Явилась Шарон Самойленко и сказала, что пришла какая-то девушка. А… дальше что?
Племянница сидела на диване. Шарон мыкалась рядом, Полине показалось, что она подслушивала, потому что беспокойство ее в тот вечер вплотную приближалось к истерике. Больше не было никого, только “Рамштайн” гремел. Да, еще Сизов шел по коридору, но далеко, в районе своей двери.
– Я не знаю, Арсений. Шарон сказала, что девушка дожидается, а сколько дожидается, я не спросила. Но в любом случае не больше пятнадцати минут, потому что до этого я в коридор выходила – там был курьер. Я его отпустила.
– Пятнадцать минут – это много, – все так же неторопливо сказал Троепольский.
– Зачем тебе фотографии?
– Затем, что я хочу понять, давние они или не слишком.
– А как это можно понять?
– Очень просто, – серьезно объяснил Троепольский, – если изображенный сидит на коне, в буденновке и с шашкой, значит, давняя. А если в шортах и с доской для серфинга, значит, свежая.
Китайская хохлатая собака Гуччи подбежала к Полине и потряслась около нее немного – дала понять, что оценила юмор шефа.
– Там что, есть дата?
– Нет даты, в том-то и дело! Но это явно зима. Зима?
Полина подошла и встала у него за плечом.
– Зима.
– Подмосковье?
– На Альпы не похоже.
– Альпы в расчет не берем. В отпуске он был три года назад, когда пристраивал племянницу в институт. Я точно помню, потому что тогда Лаптева пришла и мы переезжали. Значит, зима. Скорее всего, февраль, да?
– Почему февраль?
Троепольский вытащил из пасьянса несколько составляющих и разложил отдельно.
– Смотри, сколько снега. В январе все растаяло, а в феврале опять насыпало. И солнце очень яркое, такого в декабре не бывает. Ну что?
– Что?
– Останавливаемся на том, что это февраль? Ему очень нужно было, чтобы она его слушала, поддакивала или, наоборот, не соглашалась, а лучше бы сказала: “Ты что, дурак?” и еще “Пошел к черту”, так она иногда говорила, когда ни в чем не могла его убедить, когда он бывал не прав, когда…
– Какая разница, февраль или нет?
– Да большая!
Он нагнулся – из-за уха вывалилась блестящая темная прядь, – покопался в портфеле и извлек какие-то длинные белые листы с колонками цифр.
– Что это такое?
– Распечатка звонков с его мобильного. Мне дали в МТС. Телефон общественный, записан на контору, так что…
– Зачем тебе распечатка его звонков и при чем тут месяц февраль?! И еще фотографии?!
– Затем, что я хочу знать, что это за женщина на них, – жестко сказал Троепольский. – Между прочим, Федина семья о ней ничего не знает, а она очень отличается от всех своих… предшественниц. Наверняка он звонил ей со своего мобильного.
Полина перебрала листы. Их было очень много, и номеров было очень много.
– Как ты поймешь, какой номер именно ее?!
– Между прочим, – сообщил Троепольский в потолок, – искать этот номер будешь именно ты. Мне некогда.
– Троепольский, ты что, дурак?
– Возьмешь распечатки за январь и февраль. Вычеркнешь все наши номера – мой, свой, Гринин, Марата, Сашки, Ирки, Варвары и так далее. Племянницу тоже вычеркнешь, ее номер я тебе сейчас дам. Все незнакомые выпишешь. По одному из них он должен был звонить довольно часто, а потом три дня в феврале не звонить вообще.
– Почему?!
– Да потому что она с ним была, эта баба! Какого хрена ей звонить, если она и так под боком! Ну?! Поняла? Или на тебя Шарон Самойленко плохо действует?!
– Зачем тебе эта баба сдалась-то?!
– Затем, что она и есть большая любовь его жизни, – вдруг моментально изменив тон, сказал Троепольский задумчиво. – А это важно. И странно, что семья ничего о ней не знает. Или врет, что не знает. Мне, кстати, надо переговорить с его сестрой. По телефону мне показалось, что она не слишком вменяемая. И еще мне надо знать, что произошло в Федькиной жизни год назад.