Записки капитана флота
Шрифт:
Из-за «сакоку» контакты россиян, с XVII в. начавших осваивать Дальний Восток, и японцев долгое время носили случайный характер. Для России налаживание отношений с соседним государством было важно прежде всего с точки зрения снабжения своих дальневосточных поселений – везти товары из европейской части морем или через Сибирь было очень долго и дорого. Именно с этой целью в 1792 г. в Японию было отправлено первое русское посольство во главе с поручиком Адамом Эриковичем Лаксманом. Несмотря на то, что японцы с недоверием относились к иностранцам, а посольство так и не было допущено в столицу (переговоры велись с правительственными чиновниками в главном городе острова Хоккайдо, в то время как судно стояло на якоре в порту Хакодате), Лаксману удалось наладить контакт с правителями княжества Мацумаэ и через них получить разрешение на заход одного русского судна в Нагасаки для продолжения переговоров о возможности торговых сношений.
Русское правительство сразу не воспользовалось разрешением, полученным Лаксманом. Внимание России в то время было занято европейскими делами – организацией коалиции против революционной Франции и разделом Польши (1795 г.). Длительная ведомственная переписка и смерть в ноябре 1796 г. Екатерины II помешали организации второго русского посольства в Японию.
Вторая попытка наладить отношения с Японией была предпринята в начале царствования Александра I. На этот раз миссию в Японию возглавила очень важная персона – Николай Петрович Резанов, камергер его величества, зять и наследник владельца Русско-американской торговой компании Григория Шелехова, руководитель первой российской кругосветной экспедиции на кораблях «Надежда» и «Нева». Резанов прибыл в Нагасаки в начале сентября 1804 г., имея поручение передать личное послание Александра I и подарки японскому императору. Японцы продержали посольство в порту полгода, после наконец-то дали ответ, что устанавливать отношения не желают. В письме губернатора Нагасаки об этом говорилось без каких-либо дипломатических изысков: «Дров, воды и провизии велено мною вам дать. При японских берегах на якоре не оставайтесь, а отправляйтесь скорее от берегов наших».
После этого началась странная и запутанная история под названием «Рейд лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова на японские острова». Резанов, вельможа крайне честолюбивый, почувствовал себя оскорбленным действиями японцев и решил им отомстить. Орудием мести он выбрал лейтенанта Николая Хвостова, который с 1802 г. служил в Русско-американской компании.
Хвостов – личность примечательная, В. М. Головнин, кстати, хорошо знал его – они вместе учились в Морском корпусе. Летом 1805 г. Резанов в письме Александру I характеризовал лейтенанта, как «офицера, исполненного огня, усердия, искусства и примерной неустрашимости». Однако уже через пару месяцев характеристика была несколько иной: «На одну свою персону, как из счета о заборе его [Хвостова] увидите, выпил 9,5 ведер французской водки и 2,5 ведра крепкого спирта, кроме отпусков другим и, словом, споил с кругу корабельных подмастерьев, штурманов и офицеров».
Тем не менее, в сентябре 1806 г. Резанов поручает Хвостову секретное дело: совершить рейд к южному Сахалину и островам Уруп и Симушир, уничтожить находящиеся там японские суда и склады и захватить в плен трудоспособных японцев. Через некоторое время камергер его величества, видимо, начал осознавать, что его действия с точки зрения раздраженного сановника, может быть, и оправданны, но для человека, которому поручено ответственное дипломатическое поручение, не слишком уместны. Он направил Хвостову новое письмо, в котором приказывал ограничиться разведкой японских территорий. Отказ от «военного вояжа» он весьма расплывчато объяснял тем, что путина уже закончилась, значит, японцы перебрались на большие острова и ожидаемого эффекта достигнуто не будет.
Лейтенант Хвостов, хоть и был «нраву буйного», все же понимал, что начальство отдает какие-то «неординарные» приказы, к тому же противоречащие друг другу и весьма туманные. Он рванулся в Охотск, чтобы получить у Резанова разъяснения. Но тот уже выехал в Петербург. Такие вот гримасы истории: отношения между двумя соседними странами оказались испорченными на долгие годы не из-за каких-то высших политических соображений, а потому что один лейтенант не застал своего начальника. Тот же, в свою очередь, оказался слаб здоровьем – по дороге в столицу Резанов заболел и скончался 1 марта 1807 г. в Красноярске.
Не встретившись в Резановым и не получив от него четких инструкций, Хвостов решил действовать по первоначальному плану. 6 октября 1806 г. фрегат «Юнона» под его командованием появился в заливе Анива на Сахалине. Высадившись на берег, русские моряки разгромили несколько японских факторий, сожгли склады, сети и лодки, взяли в плен нескольких японцев.
Весной следующего года Хвостов решил «закрепить успех». На «Юноне», теперь уже в сопровождении тендера «Авось» под командованием мичмана Гавриила Давыдова, он «прошелся» по японским селениям Найбо и Сяна на Итурупе, вернулся в залив Анива, где сжег оставшиеся поселения японцев, а затем у северо-западной оконечности Хоккайдо сжег четыре японских судна. Войдя во вкус, лейтенант, взяв на себя роль «вершителя государственных дел», отпустил возле острова Рисири восьмерых пленных японцев и передал через них ультиматум японскому правительству следующего содержания: «Соседство России с Япониею заставило желать дружеских связей к истинному благополучию сей последней империи, для чего и было отправлено посольство в Нагасаки; но отказ оному, оскорбительный для России, и распространение торговли японцев по Курильским островам и Сахалину, яко владения Российской империи, принудило сию державу употребить наконец другие меры, кои покажут, что россияне всегда могут чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены чрез жителей Урупа или Сахалина о желании торговли с нами. Россияне, причинив ныне столь малый вред японской империи, хотели им показать только чрез то, что северныя страны оной всегда могут быть вредимы от них, и что дальнейшее упрямство японского правительства может совсем лишить его сих земель».
Правда, на родине старания Хвостова и Давыдова не оценили. 16 июля 1807 г., по возвращении в Охотск, они были арестованы и отправлены под конвоем в Санкт-Петербург. Адмиралтейств-коллегия грозилась предать их суду, однако вместо этого они были отправлены в Финляндию. Там как раз шла очередная война против шведов. Хвостов и Давыдов, командуя вверенными им кораблями, проявили чудеса храбрости, за что были награждены орденами. Однако на представлении о награждении Александр I собственноручно написал: «Неполучение награждения в Финляндии послужит сим офицерам в наказание за своевольство против японцев». Впрочем, лишение орденов было единственным наказанием (не считая кратковременного ареста в Охотске), которые два офицера понесли за свои действия. «Буйные головушки» Николай Хвостов и Гавриил Давыдов вместе закончили свой земной путь и, учитывая их характер, сделали это вполне «логично». Вечер 4 октября 1809 г. они провели у известного исследователя, академика Лангсдорфа. Возвращаясь в два часа ночи домой и увидев, что Исакиевский мост разведен, изрядно пьяные офицеры решили перебраться на другой берег с помощью проходившей по Неве барки, но не рассчитали, упали в воду и утонули.
В Японии тем временем готовились к нападению «страшного врага с севера». Известия о рейде Хвостова и Давыдова быстро распространилась по всей стране, из многих мест приходили сообщения о появлении у японских берегов новых русских кораблей. Все они были ложными, однако напряжение не спадало. Этому немало поспособствовали голландцы, которые, переводя ультиматум Хвостова, весьма вольно трактовали его чин: слово «lieutenant» имеет во французском языке также значение «наместник». Заявления российского правительства, что Хвостов и Давыдов действовали самовольно и будут за это преданы суду, обстановку не разрядили. Как справедливо замечал В. М. Головнин, после того, как русские сожгли склады и дома японцев, «они вынуждены были много претерпеть от голоду и холоду, до того даже, что многие лишились жизни», и потому невозможно, «чтобы они, видя русское судно столь близко у своих берегов, были покойны и не боялись».
Такая вот ситуация сложилась на тот момент, когда «Диана» вошла в бухту Кунашира. Так что объяснять произошедшее с Головниным и его семью товарищами исключительно вероломством жестоких японцев, конечно, удобно, но не совсем честно. Другое дело, что моряки «Дианы», имея абсолютно мирные намерения, вынуждены были отвечать за действия других.
7 октября 1813 г. Василий Михайлович Головнин вернулся на палубу «Дианы», которую он покинул два года, два месяца и двадцать шесть дней назад. Его путешествие из Петербурга на Камчатку и обратно продолжалось ровно семь лет – 22 июля 1807 г. он выехал из Петербурга в Кронштадт, а 22 июля 1814-го вернулся в столицу. В феврале следующего года Головнин уехал на родину, в Рязанскую губернию: взял отпуск на год, чтобы прийти в себя после трудного и долгого путешествия и описать всё увиденное и произошедшее.
«Записки в плену у японцев» первым начал печатать журнал «Сын отечества», в 1816 г. в книжные лавки поступило отдельное издание в трех частях. Сочинение Василия Михайловича было встречено (и это не преувеличение) с восторгом.
В чем же заключался секрет успеха «Записок»? В сенсационности материала, его «эксклюзивности»? Да, без сомнения. Литературы о Японии в ту пору практически не было, жалкие крохи, а тут обстоятельный рассказ очевидца, два года проведшего среди загадочных японцев и сумевшего изучить их нравы и обычаи, которые русскому человеку были непривычны и непонятны. Василий Михайлович и сам понимал, что обстоятельства, ранее трагические, теперь работали на него. При этом он всегда честен и правдив, дешевая популярность, сенсация ради сенсации его не интересуют. Можно ведь было, например, сделать из японцев «исчадия ада», но Головнин до этого не опускается, наоборот, подчеркивает их положительные черты. Да, вероломно заманили в крепость, да, держали на положении пленников, но ведь всегда обращались учтиво, даже после попытки побега, никоим образом не позволяли себе унижать человеческое достоинство русских моряков.