Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши

Горский Станислав

Вечером 13 января 1945 года мы в последний раз ужинали на обжитых нами местах. Все, что нам было нужно для дальнейшей походной жизни, укладывалось в самоходки. Землянка наша после сборов выглядела одинокой и неуютной. Мы к ней привыкли, она нас согревала и сберегала своим накатом в три бревна от вражеских снарядов, пуль и мин.

Около девяти часов вечера мы покинули позиции и на малых оборотах, соблюдая все правила светомаскировки, начали выдвигаться на подготовленные огневые позиции, чтобы рано утром принять участие в артиллерийской подготовке и общем наступлении наших войск.

Чувствовалось приподнятое настроение. Ночью, перед наступлением, не мешало бы хорошенько отоспаться. Предстоящий день

потребует большой физической и психической нагрузки, но лично мне не спалось и даже не было малейшего желания прилечь. Командир с отцовским назиданием прочитал наставление и приказал лечь. Я лег на днище в боевом отделении, притулившись спиной к заряжающему, но сон не шел. Под голову подложил противогаз, но железная коробка упиралась в ухо, и я начал устраиваться поудобней. Николай Иванович, примостившись на своем сиденье, тоже не спал, постоянно ворочался и чертыхался, что некуда пристроить ноги. Что-то раньше, когда сильно уставал, ему ничего не мешало, засыпал в любой позе, и все было удобно. Я понял, что ему тоже не спится по той же самой причине, что и мне. Но заряжающий, как ни странно, спал, и ровный храп сопутствовал его приятным сновидениям.

Командир остался снаружи и, видимо, в последний раз еще и еще проверял и продумывал наши действия в завтрашнем бою. Я заметил, что всегда накануне боя он не спит, а что-то записывает, пересчитывает, чертит в своем блокноте. Мне это нравилось в нем, втайне от других я старался подражать ему. Потом, уже позже, после войны, когда я сам стал офицером и в моем подчинении были такие же ребята, как я был когда-то, я не раз вспоминал своего боевого командира. Я понял, что его закваска заложена во мне и помогает мне воспитывать молодых воинов в мирные дни.

Не сумев заснуть, я вылез из машины и примкнул к своему командиру. Вскоре к нам пришел старший лейтенант Приходько, а потом и старший лейтенант Тимаков. Получилось нечто вроде ночного собрания. Около трех часов ночи послышались стуки солдатских котелков. Значит, начинается время кормления подразделений. Перед наступлением необходимо накормить бойцов, а то неизвестно, как развернутся события, и кто знает, когда она, наша кормилица-кухня, догонит нас. Недалеко от нас, в лесочке, расположилась кухня стрелкового батальона, и запах наваристого супа доносился до наших огневых позиций. Скоро и наш старина Смола приедет с завтраком. До начала артподготовки все хозяйственные дела должны быть завершены. Ничто не должно отвлекать нас от самой главной задачи предстоящего боя. Смола не заставил долго ждать. Раздавая еду, повар приговаривал: «Рубайте, братцы, вдосталь, а то вас и не догнать». – «А ты не отставай, пошевеливайся! – наставительным тоном сказал Семен Поздняков. – А то плетешься, как на черепахе, уже не раз ели у пехоты». – «Можно подумать, что с голоду помираешь, – ответил Смола, – ты давай жми до Берлина, а мы поспеем!»

Так в шутках и закончили последний завтрак перед наступлением 14 января 1945 года. Почему-то хотелось верить, что это последнее наступление и оно приведет нас в логово фашистской Германии.

Было все. Мы познали горечь поражений и вкусили сладость побед, хотя за это платилось дорогой ценой. Мы теряли своих близких, родных, боевых товарищей. На всем пути к заветной цели оставались холмики с фанерной звездочкой. Порой не хватало времени как следует и написать, кто зарыт под этим холмиком. Думали так: вот закончим войну и поставим достойный памятник. Шли дальше. Но прошли десятилетия, и не все могилы еще найдены, не на всех еще обозначены имена тех, кто навечно остался лежать на ратном поле, а те, кто знал об этих холмиках, тоже не пришли с поля битвы. Так и стоят безымянные могилы на окраинах деревень или на перекрестках сельских дорог.

Вперед, на запад! Стрелки часов подходили к «Ч», и вот началось.

Залпы «катюш» возвестили начало артиллерийской подготовки. Полетели тысячи снарядов, обрушиваясь на головы гитлеровцев, разрушая долговременную оборону, круша и подавляя огневые точки, артиллерийские батареи, закопанные самоходные орудия, штабные землянки. Все это может помешать продвигаться вперед. И в этой массе огня была и наша частица того гнева, который мы посылали как возмездие за все то, что было причинено нам каждому в отдельности и всем вместе.

Первый этап огня по заданным нам целям на переднем крае мы батареей выполнили успешно и начали готовиться для переноса огня в глубину обороны. Выскочив из машины всем экипажем, начали подтаскивать из укрытия снаряды ближе к машине. Работали, как черти, не чувствуя усталости. И вот снова отметка по точке наводки, и полетели снаряды. Снова перенос огня, и снова серия снарядов.

Наконец поступила команда: «Приготовиться к атаке!»

Еще и еще раз проверили, все ли у нас готово, не оставили ли чего, кроме пустых ящиков из-под снарядов? Оставшиеся снаряды уложили под ноги, в боеукладке везде полно. Это радовало, а то частенько, бывало, в бою испытывали голодовку, благо хорошие друзья попадаются, нет-нет, да и выручат. Но на этот раз и сами можем выручить.

Рация работала только на прием.

Последние минуты. Маршруты движения изучены, и, как только пехота поднимется, мы догоняем ее и сопровождаем своим огнем до выполнения ею задачи дня.

Наконец-то долгожданные три серии красных ракет, и мы двинулись по провешенному маршруту. Проскочили наши позиции, вышли на нейтральную полосу. Впереди маячили фигуры солдат первых цепей, с которыми мы должны наступать. Еще дальше впереди удалялись наши танки. Они прорывали передовые позиции гитлеровцев. Раньше мы их не видели, где и когда они выскочили?

Вероятно, пока мы были заняты артподготовкой, они прошли где-то стороной от наших позиций – и вперед. Это придало нам бодрости. А то ведь как чаще всего получалось? Нас, самоходчиков, всегда за танкистов считали, и мы выполняли задумки командирские, как танкисты. И мы справлялись, потому что надо.

Первая траншея противника молчала. Огонь нашей артиллерии разметал все: и окопы, и блиндажи, и даже ходы сообщений были завалены. Такова сила нашего огня. Я смотрел на развороченные и вывернутые наизнанку фашистские укрепления. Трупы, разбитые орудия, стоявшие на прямую наводку, выкорчеванные бревна из накатов блиндажей – все перемешалось. Бойцы, бежавшие рядом, временами куда-то строчили из автоматов: то ли по фашистским солдатам, то ли для порядка, понять было трудно, потому что вражеских солдат в первой траншее я не увидел, сколько ни вглядывался в прицел. Но вот впереди вторая вражеская траншея, а перед ней минное поле, мы это поняли сразу, потому что несколько бойцов подорвались на минах.

А как же тогда танки прошли? Раз они прошли, значит, есть проходы. Слышу в ушах команду по ТПУ:

«Смотрите, где обозначены проходы!»

Напряжение невероятное. Впереди, за второй траншеей, а мы ее уже видим, сплошная стена взрывов. Наша артиллерия перенесла огонь и делает все возможное, чтобы бойцы могли беспрепятственно через траншею перескочить и как можно глубже вклиниться в оборону противника. За все время движения совместно с пехотой разобраться в том, кто кого поддерживает, было нелегко. Вот еще несколько десятков метров, и мы будем переваливать через бруствер траншеи. Рядом бегут бойцы роты из батальона капитана Немчинова. Через минное поле проскочили благополучно. Попали как раз на проход или на уже взорвавшиеся мины, но радости не было предела, и, когда перескочили траншею, я слышал в наушниках, как командир сказал: «Пронесло, а то бы могло…» А что могло быть, мы это знаем. Значит, повезло. Пока.