Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши
Шрифт:
Погода была пасмурная, видимость небольшая, какая-то дымка закрывала горизонт. Вести наблюдение за впереди лежащий местностью затрудняли разрывы нашей артиллерии. Поднятые тысячи тонн земли, смешавшиеся со снегом, оседали быстро, но дым стоял по всей полосе наступления. Если до первой траншеи нам и выстрелить-то не пришлось, то теперь то и дело впереди нас летели трассы от пулеметов. Видимо, не все были подавлены нашим артогнем. Солдаты, которые как привязанные шли вблизи наших самоходок, постоянно указывали направление, где оживали огневые точки, и мы с коротких остановок уничтожали их. Скорость большую развить было просто нельзя: кругом перепахано, перерыто, воронки от разрывов. Такое продвижение устраивало пехоту – бойцы бежали почти рядом, а иногда прятались за самоходку. И после того как умолкал вражеский пулемет, вновь бежали впереди или по сторонам.
Нескольких
Из-за плохой видимости наша авиация не могла принять участия в прорыве вражеской обороны. Низкие тучи плыли по небу. Иногда начинался мелкий снегопад, но ненадолго. С одной стороны, это было неплохо тем, что мы могли незамеченными приближаться к вражеским позициям, и второе немаловажное дело – вражеская авиация тоже не могла действовать. Но плохо было то, что при плохой видимости и мы много не могли заметить, и уж тут вся надежда на пехоту, без нее плохо. И все же мы шли вперед. Увлеченные наступательным порывом, мы все больше входили во вкус, и оказалось, что уже ничто не может остановить нашего продвижения.
Там, где хоть чуточку улучшалась видимость, артиллеристы получали возможность вести огонь на более длительные дистанции и наблюдать за результатами своего огня. Использовалась каждая возможность.
На нашем участке солдаты продвигались вперед к небольшой речке, которая была покрыта льдом. Мост, правее нас метров триста, был разрушен, и переправляться предстояло либо вброд, либо надо искать место, где лед можно хоть чем-то усилить. Немцы открыли по нас артиллерийский огонь. Снаряды рвались, не долетая до места, где мы за кустарником остановились и ждали, когда командир даст распоряжения на дальнейшие действия. Несколько фигур маячило впереди, бегая вдоль берега и пренебрегая артиллерийским огнем – видимо, высматривали удобное место для переправы. Слева и справа самоходки тоже остановились и ждали команды. Однако передовые подразделения уже были на том берегу и удалялись на запад.
Неожиданно обстрел прекратился. Это наши артиллеристы, сменив позиции, открыли огонь на подавление гитлеровских батарей. Стало сразу свободнее в передвижениях. И речка-то плевая, метров пятнадцать– двадцать шириной, а вот ведь остановила.
Решение пришло неожиданно. Серафим Яковлевич, видя, как бойцы бегут по льду и проломов нигде не видно, решил осмотреть лед и определить его толщину. К нему присоединился старший лейтенант Тимаков, а немного погодя прибежал и Приходько. Через несколько минут они уже бежали от берега по своим машинам: видимо, нашли подходящее место. Речка там была шире, чем в других местах. Бойцы, видимо саперы, пробили лед в нескольких местах, и оказалось, что и глубина позволяла пройти самоходкам, если уж не по льду, так, сломав его, по дну реки, благо грунт позволял это. Местами было так мелко, что лед лежал прямо на дне.
Батальон, с которым мы взаимодействовали, тоже имел артиллерию, приданную ему из полка, и конечно же, подскочив в плотную к нам, артиллеристы тоже искали место для форсирования. То ли саперы, то ли солдаты из стрелкового батальона тащили срубленные деревья, охапки веток кустарника, какие-то жерди и укладывали на лед, чтобы усилить его и, таким образом, помочь артиллеристам переправиться. Мы тронулись первыми, чтобы догнать пехоту, ушедшую вперед и ведущую бой уже где-то под лесом.
С нашего берега река имела наибольшую глубину, но, как ни странно, этот участок речки мы прошли удачно. Но вот осталось каких-то пять метров до невысокого берега, как лед провалился и самоходка осела задом в воду. Но было не глубоко, около метра, а передом гусеницы уже зацепились за грунт, и Николай Иванович успешно вывел машину на мерзлый берег. За нами, только не по нашей колее, начали переправу и другие самоходки. Мы же, уже набирая скорость, рванулись по пойме догонять пехоту. Командир уже связался по радио с комбатом, и нам уточнилась задача. Выскочили на более высокое место, где заканчивался прибрежный кустарник, чтобы уточнить задачу совместно с пехотой и перевести дух, когда почти вся наша батарея сосредоточилась в этом кустарнике. По всему видно было, что впереди была траншея, вот из нее немцы и вели ожесточенный огонь, который
Уточнив задачу прямо на местности и связавшись с командиром дивизиона, который был несколько правее нас, с другой батареей, приступили к выполнению. К этому времени и стрелковые подразделения подтянулись. Короче говоря, сделали маленькую передышку и собрались с мыслями, а теперь были готовы продолжить выполнять задачу дня.
Уточнили систему огня немцев, в которой были и дзоты. Огонь этих дзотов положил пехоту. Передние отделения лежали на поле, метрах в двухстах от немцев, и нужен был еще один рывок, но пока именно этот рывок и не получался. Слишком плотен был огонь. Командир стрелкового взвода пришел к нам и начал показывать прямо на местности, где были замечены пулеметные гнезда, которые нам предлагалось подавить. Я позвал его в самоходку и предложил самому посмотреть в прицел и вместе со мной уточнить их местонахождение. На других машинах происходило примерно то же самое.
С момента начала нашего наступления прошло более пяти часов, а мы еще не прорвали до конца всей обороны немцев, хотя нам казалось, что все идет как надо. Однако командир, придя с рекогносцировки, сказал, что командование торопит нас, потому что у соседей дела идут лучше, а мы отстаем.
Наконец, все уточнено и заговорили батареи. Теперь мы уже вроде танков. Вперед и только вперед! Огонь наших батарей пришелся как раз по траншее.
Немцы, видимо, не ожидали такого решения, потому что, пока снаряды придавливали их к земле, мы успели приблизиться к их позициям и вместе с бойцами, которые были ближе к вражеским позициям, просто задавили немцев.
В это же время огонь наших батарей был перенесен вглубь. Немцы не выдержали и побежали. Им вдогонку летели трассы ручных пулеметов и огонь наших самоходок. Перед самой траншеей снова минное поле и проволока, которую мы сразу не заметили. Она была так низко посажена, видимо, рассчитана на то, что, если наши солдаты побегут, не заметят ее и непременно будут падать. Бойцы роты, с которой мы взаимодействовали, шли впереди и просматривали и прощупывали землю – нет ли мин на пути самоходки? У некоторых я увидел штыри на палках. Думали, что это саперы, а оказалось – просто бойцы, которые лежали ближе всех к немецким позициям и волею судьбы оказались на минном поле. Время даром не тратя, они под огнем гитлеровцев разминировали проходы для нас. И даже установили вехи, чтобы было видно, где проход. Выскочили под самым немецким блиндажом. Командир через верх бросил в дверь гранату. «Наверное, для подстраховки», – подумал я. Но вдруг я увидел, как из блиндажа в открытую дверь вывалился немец и плюхнулся лицом в землю.
В это же время сзади раздался сильный взрыв. Обернувшись, я увидел вспыхнувшую самоходку, на которой механиком-водителем был Николай Иванов. Как это произошло, трудно представить, но, вероятнее всего, он сбился с прохода и наскочил на мину. Грустно было смотреть на горевшую самоходку, камень к горлу подкатился, сдавило грудь так, что дышать больно. Да, война это жестокое занятие, она уносит человеческие жизни, друзей, близких и дорогих твоему сердцу людей.
Мы продолжали выполнять задачу. Вижу, как впереди удирают фашистские солдаты, и посылаю вслед один снаряд за другим, как частицу мщения за только что погибших товарищей. В преследовании прошли километров пять.
Немцы не смогли зацепиться, но сопротивлялись ожесточенно. Нас догоняли свежие подразделения и постепенно меняли изрядно уставшие роты. Конечно, мы нуждались в отдыхе, бойцы выбились из сил. Хорошо хоть порой мы их брали на броню и тем самым не снижали темп наступления. По команде вышли на окраину небольшого населенного пункта, где нам дали команду остановиться.
На привале узнали, что в этот день мы потеряли две самоходки. Значит, восемь товарищей не придут к командирской машине. Молча закуривали и жадно затягивались табачным дымом. Постепенно завязывались разговоры, начали обмениваться мнениями и виденным в бою за минувший день. Меня оставили наблюдателем за воздухом. Хотя погода была нелетная, но порядок всегда поддерживался уставной. О чем говорили ребята, мне не было слышно, но догадаться было не трудно. Конечно же обсуждались события только что пережитого боя. У каждого было свое ощущение, свое восприятие. Меня потрясло виденное мною – объятая пламенем самоходка и ни одного выскочившего члена экипажа. Так и сгорели заживо.