Записки о Кристофере Уокмане: Потайной этаж
Шрифт:
– Пойдемте, мистер Стивенсон, надо поговорить со студентами.
Мы с ним вышли в коридор, попрощавшись.
– Вам не кажется странным, - заговорил я.
– Что ректор не обращал внимание на эту архитектуру?
– В этом как раз нет ничего необычного, - улыбнулся Уокман.
– Вот скажите мне, сколько ступенек вы насчитали, поднимаясь ко мне?
– Я не считал, - признался я.
– Ну вот. А я насчитал двадцать пять.
– Но вы же живете в этом доме!
– И что? Вот вы сколько в своем доме живете?
– Двадцать лет, - ответил я.
– И сколько ступенек у вашего входа?
– Не знаю, я не
– Ну вот видите. Мало кому свойственно подмечать детали. Большинство людей не пользуется таким полезным органом, как мозг, мистер Стивенсон. А у работников полиции этот орган отсутствует вообще.
– Прекратите хаять полицию, мистер Уокман, - возмутился я.
– Мне не остается ничего другого. Как только этот бесполезный орган власти с его полностью бестолковыми членами докажет мне смысл и значимость своего существования, я, может быть, изменю свое мнение о них. Но увы, я по-прежнему выполняю за них всю грязную работу. Расследую дело я, ищу преступника я, убиваю преступника тоже я.
– А что вы думаете об инспекторе Янге?
– Инспектор Янг?
– переспросил Кристофер и тут же весело ответил: - Он идиот.
– Почему?
– я опешил. Лучшего сыщика Скотленд-Ярда этот самодовольный мальчишка зовет идиотом?! Кичливый хвастун! Но, с другой стороны, я навидался того, как он рассуждает. Если он на моих глазах раскроет дело так же быстро и с блеском, как говорит его репутация, то я вынужден буду признать его правоту.
– Да потому, - отозвался Уокман.
– Что я раскрываю свои преступления за двадцать четыре часа, а инспектор возится по полгода.
Я что-то проворчал насчет его бахвальства, но вынужден был смириться. Кристофер довольно усмехнулся, очевидно, глумясь над моим поражением - мне просто было нечем аргументировать. Да и незачем - я осознавал его правоту. Он это понимал, и ему это ужасно нравилось и льстило.
– Мистер Уокман, заговорил я наконец, решая прервать тишину. - Что вы теперь собираетесь делать?
– Навещу медсестру, - улыбнулся он, сверкая разными глазами.
– Зачем?
– допытывался я.
– Вы собираетесь ее допросить или у вас настолько болит нога, что вы...
– Не скажу, - холодно обрубил он.
Ах, да.
"Не приставай к нему со своими вопросами".
Это первое и основное правило, которому необходимо следовать, чтобы жить в мире с Кристофером.
Я замолчал, а про себя отметил еще одну скверную черту его и без того тяжелого характера. Этой новой для меня его чертой была скрытность. Он терпеть не мог, когда его расспрашивали. По дороге он дернул кого-то спрашивая, как пройти к медсестре, после чего уверенно похромал по указанному направлению. Мы вошли в кабинет, постучались, но внутрь пустили только Криса. Сказали - заходят по одному. Я остался стоять в коридорчике.
Минут через тридцать, когда я уже совсем извелся, нарезая круги по коридору и топая взад-вперед, с благодарностями распрощавшийся Кристофер вышел из кабинета. Он улыбался, а глаза его сияли. Забыв волшебное правило, я тут же набросился на него с вопросами.
– Зачем вы туда ходили?
– Под предлогом осмотреть мою ногу я задал ей несколько вопросов, - отозвался Уокман. Сыщик все еще пребывал в благодатном настроении.
– Кстати, как ваша нога?
– Медсестра разбередила мне рану, - пожаловался он.
– Вы знаете, как это бывает у врача? Они спрашивают, где болит, чтобы потом
Я рассмеялся. Кристофер тоже.
– Вам удалось что-то выяснить?
– спросил я, когда взрывы нашего хохота поутихли.
– Да, - кивнул сыщик.
– Я у нее спросил, какие лекарства и кому она давала в последнее время.
– И что же она вам сказала?
– Много интересного, - улыбнулся детектив.
– Хотя бы то, что ректор брал у нее один пузырек с каплями снотворного, но при учете медикаментов она почему-то недосчиталась еще одного, хотя больше она снотворного никому не давала. Она всегда дает лекарства под запись. И еще кое-что...
– он помолчал, затем по своему обыкновению съел шоколадку и продолжил.
– Мэри брала у нее "Atrovent". Это было шесть дней назад.
– Что это?
– Спазмолитик, мой дорогой напарничек. Вы знаете, что такое спазмолитик, я надеюсь?
– Да.
– А для чего его берут женщины?
– Не знаю, - стушевался я.
– Женщины обычно берут спазмолитики, когда менструальная боль становится невыносимой, - пояснил он.
– Кстати, Натаниэль, по словам медсестры, постоянно глотал успокоительное и обезболивающее. Вы можете сделать какие-то выводы из той информации, что я вам преподнес?
– Ну, девочка пила лекарства, потому что у нее болел живот от критических дней, и что? А Натаниэль, видимо, готовился к чему-то, что требует сильного умственного напряжения...
– я покосился на Уокмана.
– Вы считаете, это он сделал, да?
– Во-первых, по поводу Мэри - вывод из той информации, которую я дал, надо сделать такой - на кровати были пятна менструальной крови. Поскольку преступник сначала выстрелил в нее дротиком со снотворным, оказать сопротивление она не могла. Да и следов борьбы, если вы помните, в комнате не было. Узнав, что Мэри брала спазмолитик, я делаю вывод, что это была менструальная кровь. Это лекарство чаще всего берут именно в этом случае. Если вы не верите, конкретно эту информацию мы можем уточнить у ее друзей. А по поводу Натаниэля - я бы не делал столь поспешных выводов. Поскольку нам известно, что он усердный ученик, добивающийся всего сам, вполне может оказаться, что он зубрил ночами, готовясь к экзамену. Да, может, внешность его не располагает к себе, но это вовсе не значит, что он способен на преступление или совершил его. У меня, между прочим, тоже лицо не из приятных, когда я не в духе, вы прекрасно это знаете. А если я вдруг задумаю изменить внешность, то могу нарисовать себе просто отвратительнейшую рожу.
Я рассмеялся.
– Просто запомните раз и навсегда - наша внешность не определяет, кто мы есть.
– А как же тогда...
– Очень много говорят глаза и руки, мистер Стивенсон. Очень много. Вы даже представить себе не можете, что могут рассказать о человеке его руки и глаза.
– Часто говорят: не верь тому, что видят твои глаза, верь своему сердцу - только оно подскажет правильный путь.
– Видите ли, мистер Стивенсон, я верю лишь логике, фактам, причине и следствию. Я никогда не трону человека прежде, чем у меня не будет достаточно доказательств для признания его виновным. Факты и действительность - вот все, во что я верю. А сердца, как говорят, у меня и вовсе нет, - холодно сказал он. Его губы тронула легкая усмешка. Он помолчал немного, двигаясь вперед по коридору. Когда я уже хотел было спросить его, куда мы идем, он неожиданно заговорил сам: